От исследователей Дефо иногда ускользает смысл имени дикаря – Пятница. Судя по всему, исследователи верят на слово Робинзону: спасение произошло в пятницу, потому-то он и назвал его Пятницей. Однако в свете миссионерской деятельности Робинзона, его многодневных бесед с Пятницей о Христе возникает и другой, совершенно определенный символический подтекст имени: пятница – день распятия Христа, день, положивший начало искуплению Богом грехов человечества, в том числе дикости и варварства. Христианская цивилизация должна, по замыслу Робинзона, внушить дикарям-людоедам истинные ценности любви и милосердия. Вместо человеческого мяса Робинзон предлагает Пятнице вкусить мяса козленка – символически, в условиях необитаемого острова, это почти точная замена овечки – агнца Божьего. Истинный Бог, Христос, должен также вытеснить из простодушного сердца Пятницы кумира Бенамуки, местного божка, которому поклонялись дикари. Здесь в связи с рассказом Пятницы о жрецах Бенамуки Дефо даже допускает протестантский выпад сурового пуританина против правящей Римской католической церкви: «Из всего этого я заключил, что обман практикуется духовенством даже среди самых невежественных язычников и что искусство облекать религию тайной, чтобы обеспечить почтение народа к духовенству, встречается не только у римских католиков, но, вероятно, во всем свете, даже среди самых зверских и варварских дикарей (с.178)».
Надо ли говорить, что Чуковский в своем тексте беспощадно уничтожает все пророческие сны, религиозные беседы и прочую, так сказать, мистическую дребедень?!
Наконец, чрезвычайно динамичная в смысле количества и накала событий сцена чудесного спасения Робинзона вся построена у Дефо на постоянном упоминании имени Бога и апелляции к Божественному промыслу.
«– Господа, – начал я, – не пугайтесь: быть может, вы найдете друга там, где меньше всего ожидали встретить его.
– Если так, то, значит, его посылает нам само небо, – отвечал мне торжественно один из троих, снимая передо мной шляпу, – потому что мы не можем надеяться на человеческую помощь.
– Всякая помощь от Бога, сударь, – сказал я (…)
Бедняга залился слезами и пролепетал, весь дрожа:
– Кто со мной говорит: человек или Бог? Обыкновенный смертный или ангел? (с.207)».
У Дефо вся дальнейшая борьба с пиратами должна еще раз подтвердить промыслительную деятельность Бога. Те матросы, которые были не столь виновны в бунте негодяев и примкнули к ним по необходимости, внезапно просыпаются и уходят в лес. Капитан и Робинзон их отпускают. Робинзон не преминул указать на чудесность Божественного управления судьбами людей:
«– Так пусть уходят с миром: не будем им мешать, – сказал я, – Быть может, это сам бог пробудил их от сна, чтобы дать им возможность спастись. Но если вы дадите ускользнуть остальным, это уж будет ваша вина (с.209)».
Дефо в этой сцене не пренебрегает остроумной художественной игрой: в числе бунтовщиков матрос, по имени Робинзон, то есть двойник главного героя. Он как бы Робинзон тот, ветхий, как ветхий Адам, которого сменил Адам новый – Христос. Тот Робинзон, грешник, но он тоже на пути к спасению, и не без его помощи новый Робинзон вернулся на родину, к людям. Второй Робинзон, плененный капитаном, становится парламентарием между командой Робинзона первого и пиратами.
Триумф победы отвоеванного у пиратов капитаном и его командой корабля, разумеется, не может обойтись без сентенции Робинзона о Боге: «Тогда я обнял моего друга и освободителя, и мы радовались вместе. Я сказал ему, что смотрю на него, как на человека, посланного небом для моего избавления, и все, что здесь случилось с нами, мне кажется цепью чудес. Такие события свидетельствуют о тайном промысле, управляющем миром, и доказывают, что всевидящее око Творца отыскивает несчастных в самых заброшенных уголках мира, дабы утешить их. Не забыл я также вознестись к
Нему благодарной душой. Да и мог ли я не проникнуться благодарностью к тому, кто столь чудесным образом охранял меня в пустыне и не дал мне погибнуть в безотрадном одиночестве? И кого мог я благодарить за свое избавление, как не того, кто для нас источник всех благ, всякого утешения и отрады? (с.222)».
В финале Дефо (не Чуковский) снова, в который раз делает акцент на чудесных дарах Бога. Робинзон странным образом обретает состояние, которое хоть и объясняется естественными причинами (порядочностью престарелого капитана, на имя которого Робинзон составил завещание в случае своей смерти), тем не менее не может быть для Робинзона не чем иным, как Божественным промыслом.
Итак, в отношении «пересказа» Чуковского возникает целый ряд недоумений: 1. Почему Чуковский решил, что юношество вовсе не поймет главной темы Дефо – темы прихода человека к Богу?