Рефераты для дурехи

В противоположность Иову Андрею Соколову психологически гораздо тяжелей мириться с судьбой. По существу, ему не к кому обратить свои упования и стоны. Судьба у Шолохова, повторяем, безлична, она не одушевлена огненными упреками Иова живому Богу, который для страдающего праведника реальней трех друзей и жены, искушающей Иова злорадными словами: "похули Бога и умри"(2:9). Судьба вовлекает Андрея Соколова в социальный водоворот, и он подобен утлому суденышку, не ведающему, куда занесет его разбушевавшаяся стихия. Трагизм рассказа в том, что герой не в силах осмыслить свою личностную судьбу, он не находит к ней ключа. Отсюда глаза героя, "словно присыпанные пеплом". И хотя со стороны читателя подбирается искомый ключ: судьба народа – судьба Андрея Соколова, тем не менее обобщенность названия «Судьба человека»,где и первое и второе понятие максимально философичны, вновь и вновь подчеркивает роковую непознаваемость судьбы, неподвластность ее путей человеческой воле, ее трагическую обезбоженностъ.Намеченная проблематика, несомненно, заложена в произведении Шолохова, вот почему теперь, анализируя рассказ с известной исторической дистанции, мы можем сказать, что назрела острая необходимость рассмотреть шолоховское произведение не столько с шаблонно-социологических, сколько с обще-гуманистических позиций.

Финал "Книги Иова" – ответ Бога праведнику из бури. Господь забрасывает Иова невообразимыми риторическими вопросами, на которые немыслимо дать ответы: "Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он? (…) Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкой схватить за язык его? (40:4,20) и пр. Иов кается в собственном неразумии и идет на попятный: "Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои видят Тебя; потому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле" (42:5,6). В результате Бог возвращает Иову все отнятое сторицей.

Финал рассказа "Судьба человека" – соединение в трагическое созвучие лейтмотивов "слезы-сердце", очищение, омовение слезами, непреложная вера автора в человека, его нравственное достоинство и любовь, с которыми не совладать никакой самой злосчастной судьбе: "Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное – уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное – не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…" [169]

Глава 3. Печорин перед лицом смерти (Фаталист ли Печорин?)

Хотя Печорин ни разу не упоминает Бога, ни разу к нему не обращается, без идеи Бога вообще немыслимо понять, что хочет сказать Лермонтов, разрешая проблему фатума. Что он имеет в виду под понятием «судьба» и «свобода воли»? О чем, наконец, спорит Печорин с Вуличем?

Вулич формулирует их спор следующим образом: «…предлагаю испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнию, или каждому из нас заранее назначена роковая минута…»

В понимании Печорина фатализм – отсутствие свободы воли.

Человек полностью зависит от предначертанной ему судьбы. Никакие движения – будь то реальные поступки или душевная жизнь – ничего не меняют: человек умрет точно в тот час, минуту и секунду, которые отведены ему судьбой. Именно так понимает фатум и Вулич.

Более того, не только смерть «запрограммирована» – «запрограммированы» и все поступки человека, даже самые ничтожнейшие. Человек, следовательно, представляет собой своеобразный механизм, развертывающийся в пространстве и времени. По этому поводу остроумно иронизирует Печорин уже после спора с Вуличем, когда безуспешно пытается заснуть: «видно, было написано на небесах, что в эту ночь я не высплюсь».

Наконец, фатализм означает отсутствие смысла жизни: если судьба дана человеку изначально и она предопределяет его существование от начала до конца, смысл человеческой жизни просто-напросто игнорируется как не имеющий значения.

Вулич считает себя фаталистом. Вот почему он игрок в азартные штосс и фараон. Эти игры имеют упрощенные правила, и при честной игре выигрыш определяло не картежное искусство, а случай, Фортуна. Лотман описывает правила игры: «Играющие в этих играх делятся на банкомета, который мечет карты, и понтера (…) Каждый из игроков получает колоду карт. Во избежание шулерства, колоды выдаются новые, нераспечатанные (…) Понтеры выбирают из колоды одну карту, на которую ставят сумму, равную той, которую объявил банкомет (…) Положение карты – «направо» или «налево» – считается от банкомета (…) понтер поставил на валета, если карта ляжет налево от банкомета, значит, понтер выиграл» [170]. По мнению Лотмана, «Вулич в карточной игре находит антитезу своему фатализму. За этим стоит еще более глубокий смысл: отсутствие свободы в действительности уравновешивается непредсказуемой свободой карточной игры» [171].