Рефлексы фонемы <ě> в смоленском диалекте начала XVII в.

Следует заметить, что издание Ю. В. Готье предназначено не для лингвистов, а для историков — так, в некоторых больших по объему текстах пропущены отдельные части, дословно повторяющие уже приведенные или аналогичные им. Тем не менее изданием этим, выполненным с отменной тщательностью, может пользоваться — ввиду недоступности рукописных источников — и лингвист. По свидетельству публикатора, «письмо сохранилось почти везде отлично, за исключением крайних листков и некоторых других, очень немногочисленных, где чернила выцвели» [Памятники… 1912: VII], что, видимо, облегчило задачу издания документов Смоленской приказной избы. Кроме того, Ю. В. Готье в предисловии подчеркивает: «Орфография подлинников удержана, потому что в некоторых документах замечаются особенности местного говора, могущие представить интерес для специального изучения» [Памятники… 1912: XVI]. В издании не отражено лишь вынесение букв над строкой (но в большинстве случаев это не препятствует лингвистическому изучению) и состав почерков, а также переходы от одного почерка к другому в пределах отдельных документов, а такие переходы, судя по анализу орфографии, в некоторых случаях есть.

Прежде чем интерпретировать написания, которые могут пролить свет на судьбу фонемы <ě> в смоленских говорах начала XVII в., следует решить вопрос об информативности текстов «Пам. обор. См.» как отражающих именно смоленский диалект, поскольку сведений о писавших те или иные документы у нас чаще всего нет. От исследования безусловно отводятся тексты, в которых имеются полонизмы (№№1, 25, 278), отписки, грамота и донесение смоленских воевод М. Б. Шеина и П. И. Горчакова (№№2, 3, 4, 5, 35, 48), отрывок вестей из Москвы (№57), отписки архиепископа Сергия (№№50, 51), две челобитные монахов и монахинь (№№12, 148), а также письмо из осажденного Смоленска в Москву (№55), из которого следует, что родители отправителя жили в Москве и он, таким образом, скорее всего, не был урожденным смолянином. Остальные тексты, достаточно разнообразные по содержанию, являются в основном документами Смоленской приказной избы и челобитными крестьян. Последние написаны с достаточно большим количеством отступлений от орфографических норм, обильно отражают диалектные особенности, такие, в частности, как аканье и яканье и, несомненно, фиксируют местный говор. Документы из приказной избы (а их очень много, так как делопроизводство активно велось и во время осады) зачастую написаны писцами довольно грамотными, а иногда и очень грамотными (см., например, тексты №№102, 105, 140 и др.), стремившимися не допускать в свои записи диалектизмов. Тем не менее спорадически и здесь мы находим отражение ярких особенностей, свойственных юго-западным русским говорам. Анализ некоторых орфограмм с большой степенью вероятности указывает именно на западное происхождение писавших. Так, отмечены написания другею дорогою 19[2] (ср. точно такое же написание в тексте №9 — челобитной крестьян Порецкой волости), в другерят 241 (2×) (из *въ другыи рядъ), а судя по данным Диалектологического атласа русского языка (далее — ДАРЯ), сочетание форм косвенных падежей прилагательных женского рода, которые имеют флексии, начинающиеся на ‑<е>, с формой именительного падежа единственного числа прилагательных мужского рода с окончанием ‑<ей> присуще преимущественно только говорам современной Смоленской группы [ДАРЯ 1989: карта 42]. Зафиксировано и следующее написание:

привел дву тых наймитов 92. В современной лингвогеографии адъективные формы тый/той—тая—тых и т. д. включаются в ареал явлений общезападного распространения [Образование… 1970: 90—94, 211]. Кроме того, в исследованных текстах исключительно в огласовке с [и] отмечается корень дыр‑

: дирю 145 (7×), дірю 145, в дирку 119. По мнению Е. Ф. Карского, образование с [и] произошло от глагола дьрати—дирати. В древнерусских памятниках встречаются как формы с корнем

дыр‑, так и формы с корнем дир‑: однако старые западнорусские рукописи знают только образование с и [Карский 1955: 237]. Имеются также написания вы Ивашкова места Веселова в ыизменинячье 227 (II), где отражается, вероятно, предлог вы, который, как полагал Л. Л. Васильев, вырабатывался фонетическим путем (из въ

) перед следующим [и] (равно как и предлоги кы, сы из къ, съ) и был характерен именно для смоленских говоров, где имелись сочетания ‑ыи‑ (слѣпы́й, мыю) [Васильев 1907: 252—253]. Если прибавить ко всему этому, что в «Пам. обор. См.» явно отражается диссимилятивное аканье и яканье жиздринского типа, становится ясным, что совокупность всех перечисленных особенностей позволяет считать подавляющее большинство текстов пригодным для реконструкции именно смоленского диалекта начала XVII в.