Мы заявляем, согласно истине и мнению Аристотеля, что законодателем — главной и надлежащей действенной причиной закона — должен быть народ, вся совокупность граждан или ее более весомая часть (valentiorem partem), повелевающая или решающая по своему выбору или воле, выраженной устно в общем собрании граждан….. Я говорю «весомая часть», принимая во внимание как количество людей, так и их качество в общине, для которой принимается закон. Весь корпус граждан, или его более весомая часть, либо принимает закон непосредственно, либо поручает эту обязанность кому-то одному или немногим; но последние не составляют и не могут составлять законодателя в строгом смысле этого слова; они действуют только в таких вопросах и на такие сроки, которые охватываются полномочиями основного законодателя….. Я называю гражданином того, кто участвует в гражданском сообществе либо с совещательной, либо с судебной властью, в соответствии со своим рангом. По этому определению мальчики, рабы, иностранцы и женщины отличаются от граждан….. Только в результате обсуждения и воли всего множества людей вырабатывается наилучший закон…. Большинство с большей готовностью, чем любая из его частей, может обнаружить недостатки в законе, предлагаемом к принятию, ибо целое тело обладает большей силой и достоинством, чем любая из его отдельных частей.80
Это замечательное заявление для своего времени (1324 год), и условия эпохи оправдывают его колебания. Даже Марсилий не стал бы выступать за равное избирательное право для всех взрослых в Европе, где едва ли один человек из десяти умел читать, общение было затруднено, а классовое деление застыло в цементе времени. Более того, он отвергал полную демократию, при которой политика и законодательство определялись бы подсчетом носов (egenorum multitudo — «множество нуждающихся»); и чтобы исправить эту «коррупцию республики», он хотел, чтобы отдельные люди обладали политической властью, соразмерной их ценности для общества — хотя он не говорил, как и кем это должно оцениваться. Он оставлял место для монархии, но добавлял, что «выборный правитель гораздо предпочтительнее правителей наследственных».81 Король должен быть делегатом и слугой общества, и если он серьезно провинится, оно может справедливо сместить его.82
Эти идеи имели средневековое и даже античное происхождение: римские юристы и философы-схоласты регулярно наделяли народ теоретическим суверенитетом; само папство было выборной монархией; папа называл себя servus servorum Dei- «слуга слуг Божьих»; Фома Аквинский был согласен с Иоанном Солсберийским в вопросе о праве народа свергнуть беззаконного короля. Но редко в христианстве эти идеи распространялись на столь явную формулировку представительного правления. Здесь, в четырнадцатом веке, в одном человеке были воплощены идеи и протестантской Реформации, и Французской революции.
Марсилий слишком сильно опередил свое время, чтобы быть удобным. Он быстро возвысился вместе с Людовиком Баварским и так же быстро пал вместе с его падением. Когда Людовик заключил мир с папой, ему пришлось уволить Марсилиуса как еретика. Дальнейшие события нам неизвестны. По всей видимости, Марсилий умер в 1343 году, отверженный как церковью, с которой он боролся, так и государством, которое он трудился возвеличить.