Реформация

В «Доме славы» он описывает себя спешащим домой после того, как «сделал свои подсчеты», и погружающимся в свои книги, сидящим «немым как камень», живущим как отшельник во всем, кроме бедности, целомудрия и послушания, и настраивающим свое «остроумие на создание книг, песен и частушек в риме». В юности, рассказывает он, он написал «много песен и развратных частушек».72 Он перевел «De consolatione philosophiae» («Утешение философией») Боэция в хорошую прозу, а часть «Romaunt de la rose» Гийома де Лорриса — в превосходные стихи. Он начал ряд поэм, которые можно назвать крупными: Дом славы, Книга герцогини, Парламент фавнов и Легенда о хороших женщинах; он опередил нас, не сумев их закончить. Это были амбициозные, но робкие попытки, откровенное подражание, по теме и форме, континентальным истокам.

В своей лучшей поэме, «Троиле и Крисеиде», он продолжал подражать, даже переводить; но к 2730 строкам, взятым из «Филострато» Боккаччо, он добавил 5696 строк другого происхождения или отчеканенных на собственном монетном дворе. Он не пытался обмануть; он неоднократно ссылался на свой источник и извинялся за то, что не перевел его полностью. Такие переводы из одной литературы в другую считались законными и полезными, ведь даже образованные люди не могли тогда понять ни одного наречия, кроме своего собственного. Сюжеты, как считали греческие и елизаветинские драматурги, были общим достоянием; искусство заключалось в форме.

Несмотря на все скидки, «Троил» Чосера — первая великая повествовательная поэма на английском языке. Скотт назвал ее «длинной и несколько скучной», что так и есть; Россетти назвал ее «возможно, самой красивой повествовательной поэмой значительной длины на английском языке»;73 И это тоже верно. Все длинные поэмы, какими бы красивыми они ни были, становятся скучными; страсть — суть поэзии, а страсть, растянувшаяся на 8386 строк, превращается в прозу почти так же быстро, как исполненное желание. Никогда не требовалось столько строк, чтобы затащить даму в постель, и редко когда любовь колебалась, размышляла, медлила и капитулировала с такой великолепной и неуместной риторикой, мелодичным замыслом и легким изяществом рифмы. Только «Миссисипи» Ричардсона могла соперничать с этим «Нилом» в неторопливой психологии любви. Однако даже тяжеловесное ораторство, бесконечная многословность, упрямо демонстрируемая эрудиция не могут разрушить поэму. В конце концов, это философская сказка о том, как женщина создана для любви и скоро полюбит Б, если А будет слишком долго вдали. В ней живо изображен один персонаж: Пандар, который в «Илиаде» является предводителем ликийской армии в Трое, а здесь становится буйным, находчивым, неустрашимым посредником, который ведет влюбленных к их греху; и таким образом слово висит. Троил — воин, поглощенный отражением греков, и презирающий мужчин, которые, упиваясь мягкой грудью, становятся пленниками аппетита. Он с первого взгляда безумно влюбляется в Крисеиду и в дальнейшем не думает ни о чем, кроме ее красоты, скромности, мягкости и изящества. Крисеида, с тревогой ожидающая на протяжении 6000 строк признания в любви от этого робкого солдата, с облегчением падает в его объятия, и Тройл забывает сразу о двух мирах:

Все остальные дреды от него бежали,

И от осады, и от спасения.74

Исчерпав себя в достижении этого экстаза, Чосер спешит за блаженством влюбленных к трагедии, которая спасает его от скуки. Отец Крисеиды дезертировал к грекам, и ее отправляют к ним разгневанные троянцы в обмен на пленного Антенора. Разбитое сердце влюбленных расстается с клятвой в вечной верности. Прибыв к грекам, Крисеида отдается Диомеду, чья прекрасная мужественность так пленяет его пленницу, что она — qual plum’ in vento — отдает в одной странице то, что до этого скрывала в книге. Поняв это, Троил бросается в бой в поисках Диомеды и находит смерть на копье Ахилла. Чосер закончил свою любовную эпопею благочестивой молитвой к Троице и, мучимый совестью, отправил ее «моралисту Гауэру, чтобы тот исправил твою благосклонность».