Реформы и реформаторы

– Распри о вере между людьми умными произойти не могут, понеже умному до веры другого ничто касается и ему все равно – лютор ли, кальвин ли, или язычник, ибо не смотрит на веру, но на поступки и нрав, – говорил Брюс.

– Uti boni vini non est quaerenda regio, sic nec boni viri religio et patria. – Как о происхождении доброго вина, так о вере и отечестве доброго мужа пытать не следует, – подтвердил Феофан.

– Запрещающие философию суть либо самые невежды, либо попы злоковарные, – заметил Василий Никитич Татищев, президент Берг-коллегии.

Ученый иеромонах отец Маркел доказывал, что многие жития святых в истине оскудевают.

– Много наплутано, много наплутано! – повторял он знаменитое слово Федоски.

– В наше время чудес не бывает, – согласился с иеромонахом доктор Блюментрост.

– На сих днях, – с тонкой усмешкой заговорил Петр Андреевич Толстой, – случилось мне быть у одного приятеля, где видел я двух гвардии унтер-офицеров. Они имели между собою большое прение: один утверждал, другой отрицал бытие Божие. Отрицающий кричал: «Нечего пустяки молоть, а Бога нет!» Я вступился и спросил: «Да кто тебе сказал, что Бога нет?» – «Подпоручик Иванов вчера на Гостином дворе!» – «Нашел и место!..»

Все смеялись, всем было весело.

А Тихону – жутко.

Он чувствовал, что люди эти начали путь, который нельзя не пройти до конца, и что рано или поздно дойдут они до того же в России, до чего уже дошли в Европе: или со Христом против разума, или с разумом против Христа.

Он вернулся в библиотеку, сел у окна, рядом со стеною, уставленной ровными рядами книг в одинаковых кожаных и пергаментных переплетах, взглянул на ночное, белое, над черными елями, пустое, мертвое, страшное небо и вспомнил слова Спинозы: «Между Богом и человеком так же мало общего, как между созвездием Пса и псом, лающим животным. Человек может любить Бога, но Бог не может любить человека».

Казалось, что там, в этом мертвом небе, – мертвый Бог, который не может любить. Уж лучше бы знать, что совсем нет Бога. «А может быть, и нет?» – подумал он и почувствовал тот же самый ужас, как тогда, когда Иванушка заплакал, а поднявший над ним нож Аверьян усмехнулся.

Тихон упал на колени и начал молиться, глядя на небо, повторяя одно только слово:

– Господи! Господи! Господи!

Но молчание было в небе, молчание в сердце. Беспредельное молчание, беспредельный ужас.

Вдруг из последней глубины молчания кто-то ответил, – сказал, что надо делать.

Тихон встал, пошел в свою келью, вытащил из-под кровати укладку, вынул из нее свой страннический старый подрясник, кожаный пояс, четки, скуфейку, образок святой Софии Премудрости Божией, подаренный Софьей, снял с себя кафтан и все остальное немецкое платье, надел вынутое из укладки, навязал на плечи котомку, взял в руки палку, перекрестился и никем не замеченный вышел из дома в лес.

На следующее утро, когда пора было идти в церковь для совершения обряда миропомазания, Тихона стали искать. Долго искали, но не нашли. Он пропал бесследно, точно в воду канул.

III

По преданию, апостол Андрей Первозванный, прибывший из Киева в Новгород, приплыл в ладье к острову Валаам на Ладожском озере и водрузил здесь каменный крест. Задолго до Крещения Руси два инока, преподобные Сергий и Герман, придя на Русь от стран восточных, устроили на Валааме святую обитель.

С той поры теплилась вера Христова на диком Севере, как лампада в полуночной тьме.

Шведы, овладев Ладожским озером, разоряли Валаамскую обитель много раз. В 1611 году разорили ее так, что не осталось камня на камне. Целое столетие остров был в запустении. Но в 1715 году царь Петр дал указ о возобновлении древней обители. Построена была маленькая деревянная церковь во имя Преображения Господня, над мощами святых чудотворцев Сергия и Германа, и несколько убогих келий, в которые переведены были иноки из Кирилло-Белозерской пустыни. Лампада веры Христовой затеплилась вновь; и было пророчество, что уже не угаснет она до второго пришествия.

Тихон бежал из Петербурга с одним старцем из толка бегунов.

Бегуны учили, что православным, дабы спастись от Антихриста, подобает бегать из града в град, из веси в весь до последних пределов земли. Старец звал Тихона в какое-то неизвестное Опоньское царство на семидесяти островах Беловодья, где в 179 церквах ассирского языка сохраняется будто бы нерушимо старая вера; царство то находится за Гогом и Магогом, на самом краю света, откуда солнце всходит.

– Ежели сподобит Бог, то лет в десять дойдем, – утешал старец.

Тихон мало верил в Опоньское царство, но пошел с бегуном, потому что ему было все равно, куда и с кем идти.

На плотах доехали до Ладоги. Здесь пересели в сойму – утлое озерное суденышко, которое шло в Сердоболь. На озере застигла буря. Долго носились по волнам и едва не погибли. Наконец, вошли в Скитскую гавань Валаамской обители. К утру буря утихла, но надо было чинить сойму.

Тихон пошел бродить по острову.