Рефрен (СИ)

Мы назвали ее в честь моей бабушки, женщины, которая вырастила меня вместо вечно занятой и озабоченной неудачной личной жизнью матери. Дочка была похожа на мужа, точная копия: непослушные локоны цвета яркой меди, бирюзовые глаза, веселые точки веснушек на носике, точно такой же формы, что и у Тэда. Все как у Тэда. В ней ничего не было от меня, разве что упрямый характер и целеустремленность. Если она что-то захотела, ни за что не перетянешь ее внимание на другое.

Легкая, подвижная, жизнерадостная, болтливая. Как птичка, порхающая с места на место, заряжающая все и вся своей кипучей солнечной энергией.

Наше солнышко.

Теперь оно погасло навеки. Теперь его нет.

Мари нет. Нет. В этом слове звенит сталь безысходности. Это слово ставит размашистую точку жуткой тоски длиною в вечность.

«Нет». Как часто я обижала ее этим словом? «Нет, Мари, тебе нельзя больше конфет». Боже, от чего я ее защищала? От диабета? Аллергии? Зачем я это делала, если по истечении девяти месяцев и шести дней со дня ее пятого дня рождения ей не суждено было съесть ни кусочка сладкого? «Нет, малыш, на улице холодный ветер, нельзя идти в такой тоненькой шапочке». От чего я ее спасала? От отита, простуды? Для чего я ее берегла, если все было кончено за какие-то две минуты после удара того автомобиля?

«Нет, солнышко, это платье праздничное. Не надо его носить каждый день. Давай мы сохраним его до Рождества». Для чего я купила и прятала красивый, но бесполезный кусок шифона, если моя девочка больше не оденет его никогда? Никогда!

Нет. Мари нет.

Новая жизнь? Нет. Не новая. Потому что никогда не будет новым то, перед чем стоит это «нет». Нет жизни.

Новая попытка вернуть прежнюю себя? Нет. Потому что не будет меня прежней. Нет меня.

Новое появление Тэда в моей судьбе. Нет. Потому что уже нет

нас

. Нет семьи.

Без Мари ничего нет.

А я лишь сохраняю равновесие, балансируя на тоненьком обрывающемся канате, протянувшемся из пустоты в пустоту.

- Белла, - доктор Питт наклонилась и пододвинула ко мне коробочку с бумажными салфетками.

Она думала, что я собираюсь заплакать.

Нет. Слез нет тоже. Они не иссякли, не высохли под действием часов, дней, недель, месяцев. Их просто не было. Невозможно оплакать горе такой разрушительной силы. Только не слабому человеку, для которого всегда есть какой-то предел.

Я отрешенно уставилась на красный куб коробки со вздымающимся вверх белым пером бумажной салфетки, словно приготовившейся взлететь. Красные грани правильными линиями отражались в черной поверхности полированного столика. Черное впитывало красное. Как тогда, когда красные капли крови моей малышки, сворачивались, становясь ржаво-коричневыми, словно черный асфальт впитывал их. Всасывал жизнь.

Розмари умерла быстро.

Почему?

Почему я рожала ее в муках в течение десяти с лишним часов, а она ушла за две минуты после еще более краткого удара об машину пьяного парня? Кто это отмеривает?

- Я ухожу, доктор, - прохрипела я и, затушив сигарету о пепельницу, поставленную предупредительной хозяйкой кабинета возле коробки с салфетками, поднялась.

Мне нечего было сказать. Мне надо было уйти.

- Благодарю за консультацию, - я поправила на плече ремешок сумки.

Аманда Питт приоткрыла рот, собираясь что-то произнести…

Она старалась, но я не хочу ее стараний. Моя благодарность такая же бутафория. Бутафория общественного поведения, очередная галочка в списке, за которым вынуждена следить и вовремя проставлять пометки. Он есть у каждого. У меня теперь предельно упрощен: принять душ, поесть, поработать над эскизами, быть вежливой, не нарушать закон. Просто покров, декор, размалеванная ширма, за которой ничего нет. Пустота и мрак.

Но я все еще здесь, на этой стороне. Я дышу, я вижу, я слышу. Но дышу я тленным ледяным воздухом смерти, вижу только лицо Мари, слышу только ее голос.

Я хорошая мать. Я не отпущу своего ребенка.

Тэд ждал, прислонившись к стене у двери кабинета. Я прошла мимо, не взглянув ему в лицо, лишь отметив высокий ворот черного свитера.

…Я не смотрела ему в лицо со дня смерти нашей дочки.

Ведь она была так похожа на него! Как отражение, преломленное годами и полом. Так похожа, что при взгляде на него боль прошибала меня с головы до ног, электрошоком жгла нервы. И мой бесконечный рефрен гудел так, что я сходила с ума.

Мари нет. Мари нет. Мари нет.

- Белла, подожди, - муж окликнул меня, ускоряя шаг. – Как прошел прием?