Регентство. Людовик XV и его двор

Дать королю пару новых сапог означало выдать его первому встречному, который устремил бы на него пристальный взгляд. В продолжение двух дней посол внимательно разглядывал ноги всякого, кто проходил мимо него, ибо ему следовало сделать разумный выбор между новыми сапогами, которые могли выдать короля, и сильно изношенными, которые могли поставить его в затруднительное положение, и в конце концов счел, что один из офицеров гарнизона владеет именно такими сапогами, какие годятся для этих обстоятельств.

Однако каким образом и под каким предлогом посол мог обратиться к офицеру с просьбой уступить ему эту пару сапог?

Дело было настолько необычным, что маркиз де Монти, при всей своей опытности и дипломатической ловкости, отступил перед его сложностью; он предпочел подкупить слугу этого офицера: тот украл сапоги своего господина и принес их послу.

Сколь бы странным ни выглядел интерес, проявленный послом к паре старых сапог, сам факт кражи служил ручательством того, что подобная причуда останется в секрете.

Хотя в отношении степени изношенности этих сапог г-н де Монти рассудил правильно, размер ноги офицера он оценил плохо: у офицера нога была маленькая, а у короля большая, так что, когда Станислав попытался натянуть на себя сапоги офицера, его нога в них не влезла.

Тогда г-н де Монти приказал принести все старые сапоги, какие были в его доме. Пара, принадлежавшая камердинеру посла, подошла королю.

Таким образом, посол крайне далеко искал то, что находилось у него под рукой, и был вынужден договариваться о краже, в то время как ему следовало всего лишь потребовать свое собственное добро.

Король, полностью переодетый и имея при себе двести золотых дукатов, вышел из дома посла и на углу улицы встретил генерала фон Штайнфлихта, который поджидал его, переодетый, как и он. Вдвоем они отправились к плац-майору. Этот плац-майор, по происхождению швед, взялся содействовать побегу короля и должен был находиться в определенном месте крепостной стены.

Он оказался в условленном месте и ждал их.

У подножия крепостной стены стояли на привязи два челнока, с помощью которых беглецам предстояло преодолеть ров; в этих челноках должны были сидеть трое людей, которые, зная, по их уверениям, окрестности, взялись сопроводить беглеца в Мариенвердер, принадлежавший королю Пруссии.

Однако их оказалось там не трое, а четверо; тем не менее, поскольку момент для того, чтобы задавать вопросы, был неподходящим, король согласился с этим увеличением своего эскорта.

В десяти шагах от крепостного рва располагался пост, где стояли в карауле сержант и несколько солдат. Сержант, несомненно, имел какое-то строгое приказание, ибо Станислав видел, как он несколько раз брал на мушку плац-майора, который, ничего ему не объясняя, хотел пройти сам и провести беглецов. И столько же раз плац-майор, доведенный до крайности, опускал руку на спусковой крючок пистолета, лежавшего в кармане его камзола; однако при мысли о шуме, которое произведет оружие, и о суматохе, которая последует за убийством сержанта, он решил признаться ему во всем.

В ответ сержант потребовал, чтобы король подошел поговорить с ним и назвал свое имя. Король согласился на это; узнав Станислава, сержант поклонился ему и приказал солдатам пропустить его вместе со свитой.

Плац-майору не нужно было идти дальше, поэтому Станислав отпустил его и вместе с генералом фон Штайнфлихтом сел в лодку. На веслах они поплыли через затопленную местность, надеясь добраться до Вислы, а на рассвете оказаться на другом берегу реки и, следовательно, почти вне досягаемости врага.

Но, когда лодка проплыла всего лишь четверть льё, провожатые короля приметили стоявшую среди болот хижину и заявили, что они проделали в этот день немалый путь, что уже слишком поздно для того, чтобы пытаться переплыть реку, и потому следует провести тут остаток ночи и весь следующий день.

Все возражения Станислава оказались напрасны: решение было принято, и королю пришлось уступить.

Станислав вылез из лодки и вошел в дом.

Лишь теперь, после этой первой стычки со своим эскортом, Станислав внимательно оглядел тех, кто его сопровождал.

Вожаком у них был человек лет тридцати — тридцати пяти, воздействовавший на своих товарищей властным видом, который он принимал по любому поводу, излагая самые нелепые планы; это был образец одновременно невежества, глупости и упрямства.

Двое других принадлежали к тому разряду бродяг, наполовину солдат, наполовину цыган, которых в Германии называют schnapphahn[21] и о которых мы дадим более ясное понятие, напомнив, что слово schnapphahn французы переделали в шантрапа; они довольно неплохо знали местность, но, за исключением врожденного инстинкта животных, состоящего в умении ориентироваться посредством зрения, слуха и обоняния, являли собой совершеннейший тип скотства.

Четвертый, которого король не рассчитывал иметь в числе своих провожатых, на самом деле не принадлежал к этой почтенной компании.