"Регент посвящал делам утренние часы, более или менее долгие, в зависимости от того, когда он накануне ложился спать. Существовал определенный день, предназначенный для приема иностранных посланников; другие дни распределялись между главами советов. Около трех часов пополудни он выпивал чашку шоколада, после чего все входили к нему, как это происходит в наши дня во время утреннего выхода короля. После общего разговора, длившегося около получаса, он еще работал с кем-нибудь из сановников или проводил заседание регентского совета. До или после этого заседания или этой работы регент шел повидать короля, которому он всегда свидетельствовал больше почтения, чем кто бы то ни было, и ребенок замечал это очень хорошо.
Между пятью и шестью часами всякие дела прекращались; регент наносил визит вдовствующей герцогине Орлеанской, либо в ее зимних покоях, либо, в теплое время года, в Сен-Клу, и всегда оказывал ей знаки глубочайшего почтения. Чуть ли не каждый день он отправлялся в Люксембургский дворец повидать герцогиню Беррийскую. Когда наступал час ужина, он затворялся со своими любовницами, девицами из Оперы или другими особами подобного рода, и десятком мужчин из своего ближайшего окружения, которых он называл просто-напросто висельниками. Главными из них были: Брольи, старший из маршалов Франции, первый герцог де Брольи; герцог де Бранкас, дед нынешнего герцога; Бирон, которого он возвел в достоинство герцога; Канийяк, кузен командира мушкетеров, и несколько личностей, которые сами по себе были безвестны, однако отличались веселостью или склонностью к разврату. Каждый ужин превращался в кутеж, на котором царила самая разнузданная распущенность; сквернословие и богохульства были сутью или приправой всех застольных речей до тех пор, пока полное опьянение не выводило сотрапезников из состояния, когда они были способны говорить и слушать. Те, кто еще мог стоять на ногах, уходили сами; других уносили, но каждый день все они собирались снова. В течение первого часа после своего пробуждения регент был еще настолько осоловелый, настолько весь пропитанный винными парами, что в это время его могли бы заставить подписать все что угодно.
Иногда местом таких кутежей становились покои герцогини Беррийской в Люксембургском дворце. Эта принцесса, после нескольких мимолетных любовных приключений, остановила свой выбор на графе де Рионе, младшем отпрыске семьи Эди и внучатом племяннике герцога де Лозена. Он был не очень умен, имел довольно заурядную внешность и прыщеватое лицо, способное вызвать отвращение у многих женщин. Будучи всего лишь драгунским лейтенантом, он явился из своей провинции для того, чтобы попытаться получить какую-нибудь роту, и вскоре вызвал у принцессы сильнейшую любовную страсть. Она не соблюдала при этом никакой меры, так что страсть эта стала общеизвестной. Рион был великолепно размещен в Люксембургском дворце и окружен изобилием роскоши. К нему приходили на поклон, прежде чем явиться к принцессе, и всегда принимали его с величайшей учтивостью. Однако он обращался со своей любовницей далеко не так; не было такой прихоти, какую он не заставлял бы ее сносить. Порой, когда она хотела уйти, он заставлял ее остаться; он выражал ей свое недовольство платьем, которое было на ней, и она покорно переодевалась. Он довел ее до того, что она посылала к нему за распоряжениями по поводу того, какой наряд ей надеть и как ей распланировать свой день, а затем, когда эти распоряжения были даны, неожиданно изменял их, грубил ей, доводил ее до слез и вынуждал явиться к нему просить прощения за свои же резкие выходки в ее адрес. Все это вызывало негодование у регента, и порой он был готов вышвырнуть Риона в окно; однако дочь заставляла его молчать, обрушивала на него оскорбления, полученные ею от любовника, и в конце концов принц стал проявлять по отношению к своей дочери ту самую покорность, какую требовал от нее Рион. Но непостижимее всего было то, насколько учтиво Рион обращался со всеми и насколько нагло он вел себя с принцессой. Этой манерой поведения он был обязан герцогу де Лозену, своему дяде. Герцог, с удовлетворением видя, что его племянник играет в Люксембургском дворце ту же роль, какую сам он играл при мадемуазель де Монпансье, втолковал ему семейные правила и убедил его, что он потеряет свою любовницу, если испортит ее почтительной нежностью, и что принцессы хотят, чтобы их подчиняли своей воле. Рион самым скандальным образом воспользовался уроками своего дяди, и достигнутый им успех доказал их действенность. Эта принцесса, такая высокомерная со своей матерью, такая властная со своим отцом, такая спесивая со всеми окружающими, пресмыкалась перед гасконским дворянчиком. Тем не менее у нее случались интрижки на стороне, например с шевалье д’Эди, кузеном Риона, но все это были мимолетные увлечения, и страсть в конечном счете всегда брала верх.
Ужины, вакханалии и нравы в Люксембургском дворце были те же самые, что и в Пале-Рояле, поскольку и здесь, и там собиралось почти одни и те же люди. Герцогиня Беррийская, с которой имели право обедать одни лишь принцы крови, открыто ужинала с темными личностями, которых приводил к ней Рион. За столом у нее присутствовал даже некий отец Регле, угодливый иезуит, прихлебатель и самозванный исповедник. Если бы ей надо было воспользоваться его посредничеством, она могла бы не трудиться говорить ему о том, чему он был свидетелем и в чем участвовал. Маркиза де Монши, камерфрау принцессы, была ее достойной наперсницей. Она втайне жила с Рионом, подобно тому, как герцогиня жила с ним открыто, и эта тайная и снисходительная соперница примиряла любовников, когда их ссоры могли зайти слишком далеко.
Но самое странное во всем этом деле заключалось в том, что герцогиня Беррийская полагала возможным искупить или скрыть бесчестье своей жизни тем, что лишь усугубляло его. Она обзавелась покоями в монастыре кармелиток на улице Сен-Жак и время от времени приезжала туда, чтобы провести там день. Накануне главных церковных праздников она ночевала в этой обители, трапезничала, подобно монахиням, присутствовала на дневных и вечерних службах и возвращалась оттуда на оргии в Люксембургском дворце".
