- Она говорит: «Васильев у вас не останавливался? Высокий такой, в шляпе и жёлтом респираторе». Ну, я сразу про вас и вспомнила, вы тут один в таком дорогом респираторе ходите. Заметный он у вас. Я ей о вас и сказала, но сказала, что вы не Васильев.
- А номер, в каком номере я живу, она не спрашивала?
- Спрашивала, я ей назвала. Она сказала, что подождёт вас, – Клава ищет глазами ту женщину по холлу. – Сейчас её здесь нет, наверное, не дождалась.
Горохов тоже осматривается; женщин в помещении всего три, вряд ли Клавдия может ошибиться. И тогда она спрашивает:
- А как эта бабёнка выглядела?
- Да как…, - толстуха вспоминает. – Да обычно выглядела. Пыльник, сапоги, на вид лет тридцать пять, может сорок, хотя нет, наверное, ей тридцать пять, лицо чистое, приятная женщина.
- Тридцать пять лет, лицо чистое, приятная…, - «Уж не Люсичка ли? Хотя Людмилу Васильевну можно было бы назвать не просто приятной, но и красивой; впрочем, у женщин свои представления о красоте и приятности», - думает уполномоченный и спрашивает: – А волосы? Волосы какие были?
- А волосы я не рассмотрела, прибраны были под платок.
Прибраны под платок? Люсичка не носила платков, шляпа, и всё, она своими светлыми волосами гордилась. И тут у Горохова появляется идея: «Может, сказать ей, что у меня в вещах кто-то копался? Проверить её реакцию. Может, она знает про это? Но что ей сказать? Что у меня украли окурок? Впрочем, пока она ведёт себя вполне естественно. Ладно, не буду пока ничего предъявлять, мне ещё тут жить пару дней».
В общем, он не стал говорить ей о вторжении в его номер. Дождь закончился, и народ стал покидать холл гостиницы. А уполномоченный к себе не пошёл, он заказал у Клавы местный шедевр виноделия – стакан десятипроцентной, сладкой водки, – нашёл место в углу и уселся поглядеть по сторонам, подумать. И у него было о чём подумать. Первый вопрос: кто за ним следит?
«Неужели это северные?».
Но тут же возникал следующий вопрос: почему взяли окурок?
«На кой хрен он им сдался?».
Ответа он не находил, а посему, допив жуткое пойло, которым в этих местах угощали женщин, он снова подошёл к Клаве и купил у неё карту Губахи и окрестностей. Как бы там ни было, кто бы за ним ни следил и что бы им от него ни было нужно, от слежки уполномоченный собирался отрываться. А для этого ему понадобится то, что он благоразумно попросил Кузьмичёва спрятать в окрестностях города. Он собирался откопать свой мотоцикл.
Вернувшись в номер и усевшись на кровать, Андрей Николаевич развернул карту и внимательно изучил то место, где парни Кузьмичёва должны были подготовить ему схрон. Он помнил координаты, переданные ему перед отъездом, и сразу нашёл нужную точку. Там была цепь камней.
«Длинный камень с заметным выступом, – вспоминал уполномоченный. Он водил по карте пальцем. – Это… юго-юго-восток. Восемьсот метров от старой водонапорной башни. Я её помню, помню…».
Он думал, что сегодня сходит туда вечерком перед закатом, посмотрит место, а заодно и проверит, попрётся ли кто за ним. Там места такие, что спрятаться им будет негде. Барханы, уж в барханах-то этим городским от него не скрыться. Да и следов на песке им не избежать.
А пока было время, уполномоченный решил поваляться на кровати, возможно, немного поспать. Что ни говори, а вчера он здорово вымотался в дороге.
***
Андрей Николаевич решил, что в этой неспокойной ситуации ещё один ствол лишним не будет. Он достал из баула пистолет. Стандартный «девятимиллиметровый» армейского образца. Это было вполне надёжное и достаточно мощное оружие, прекрасно подходившее для ближнего боя, хотя, конечно, и не такое эффективное, как обрез. Зато, в отличие от двустволки с обрезанными стволами, пистолет отлично укладывался в потайной карман левого рукава. Стоило поднять руку вверх, и он из кармана выпадал, удачно застревая на сгибе у локтя, потом, когда рука опускалась вниз, пистолет скользил по рукаву и при наличии навыка прекрасно укладывался в ладонь владельца. И если не ставить оружие на предохранитель и заранее взвести, из него сразу можно было стрелять. Неожиданно и эффективно. Тут, в городе, этот трюк мог оказаться полезен, и Андрей Николаевич решил им не пренебрегать.
Он дождался, пока кончится ливень, надел респиратор и вышел из гостиницы. Компрессор в респираторе заурчал, нагнетая отфильтрованный воздух, но даже через фильтры ощущалась большая влажность. Он машинально огляделся – нет ли кого рядом «не такого». Нет. И пошёл, перепрыгивая через лужи, а через пять минут уже был на главной улице Губахи. По ней не спеша прошёл до банка и уже на следующем перекрёстке свернул налево, на восток, и по улице, которую он вспоминал с трудом, пошёл дальше.