Рейс в Эвенкию (путевые заметки)

Через несколько часов мы были уже против селения Стрелка, где в Енисей впадает Ангара. Как и всегда при прохождении этого места, возник спор по поводу того, впадает ли Ангара в Енисей, или, наоборот, Енисей впадает в Ангару. Спор этот не так беспредметен, как может показаться сначала. Я смотрел на могучую Ангару, которая при впадении почти в два раза шире Енисея, и червь сомнения точил меня, склоняя в пользу «ангарцев».

— Ангара шире! — горячился помполит.

— Зато Енисей судоходнее, — возражал помощник механика.

— Но Ангара длиннее вашего Енисея!

— Это еще как сказать!

Желая окончательно сразить сомневающихся, помполит сходил в каюту и вернулся оттуда с выписанными на бумажку цифрами:

— Вот, Фомы неверные, смотрите! — Оказалось, что длина Енисея равна 4063 километрам, а длина Ангары вместе с Селенгой превосходит эту цифру почти на целую треть!

— Условно один ноль в твою пользу, — нехотя согласился помощник механика, страстный футболист, которому удавалось заниматься любимым спортом один месяц в году: лето проходило в плавании, а зимой в футбол не поиграешь…

В Ангаре — прозрачная вода. Мне приходилось летать над Стрелкой на самолете. Сверху ясно виден своеобразный «водораздел» между желтосерой мутью Енисея и иссиня-темными ангарскими водами. Струи идут параллельно, не смешиваясь окончательно даже на расстоянии 20–30 километров от Стрелки.

Енисейск

От устья Ангары недалеко уже и до Енисейска. Река здесь раздалась вширь, берега стали ниже, приземистее. Енисейск виден издали. День выдался теплый и солнечный. Сначала мы заметили радиомачты. Затем появились купола церквей. Раньше про Енисейск говорили, что церквей в нем больше, чем домов; купцы — толстосумы и владельцы золотых приисков, не желая якшаться с прочим «людом», строили каждый свою собственную церковь… Разжиревшие на сверхприбылях хищники соперничали друг с другом: один выстроит церковь с каким-нибудь необыкновенным куполом, другой, чтобы переплюнуть конкурента, тотчас отольет колокол с серебряным звоном…

Чуть повыше города дымит труба лесозавода. В бухточке около набережной — мачты, много мачт, опутаных паутиной такелажа. Это — боты и полуморские пароходы гидрографического отряда, который каждую весну уходит в Енисейский залив и несет там вахту проводников океанских лесовозов, идущих северным морским путем в Игарку.

Теплоход дает протяжный гудок и разворачивает караван. Подваливаем к берегу.

Блестит на солнце новая набережная — сосновая, желтая, как сливочное масло, пахнущая крепким запахом хвои. Могучие березы бульвара уже покрылись нежным пушком майской зелени. Если не половина, то во всяком случае третья часть граждан города Енисейска прогуливается по бульвару: сегодня выходной день, сегодня пришел караван, сегодня тепло и солнечно. Весной город живет рекой. У причалов стоят караваны, пережидающие ледоход в низовьях. По трапам, с сундучками и баульчиками, поднимаются на пароходы прославленные енисейские лоцманы, исходившие родную реку и её притоки от истока до-устья.

Енисейску — 300 лет. Это — видевший виды город. Стены Енисейского острога заложил еще в 1618 году присланный из Тобольска боярский сын Петр Албы-чев. В конце XVII века власть города, как административного центра, распространялась даже на Забайкалье. Именно из Енисейска вышел русский казак Семен Дежнев, тот самый, что на шести «кочах» отважился плыть в студеное море и на 80 лет раньше Витуса Беринга открыл Берингов пролив.

История города знает периоды взлета и падения. Он был крупным торговым центром; на ежегодные ярмарки сюда приезжали за соболем и белкой заморские торговые гости. Потом, когда был проложен Московско-Иркутский тракт, Енисейск уступил первенство своему молодому соседу — Красноярску. Он начал уже быстро хиреть, но в Приенисейской тайге старатели неожиданно нашли богатейшие золотые россыпи. Началась золотая лихорадка. На сибирский Клондайк, следом за старателями, потянулись торговцы, ловкие предприниматели, наконец, просто авантюристы. Енисейск, став центром золотопромышленности, быстро оброс церквями, питейными заведениями и публичными домами. Но судьба готовила ему новый удар. Через бескрайные равнины и таежные хребты протянулись стальные нити неликого транссибирского железнодорожного пути. Красноярск оказался на магистрали, Енисейск — в стороне.

Когда-нибудь найдется, наверно, бытописатель, который соберет и обобщит материалы о енисейской золотой горячке, о дикой эксплоатации, о «вольной приисковой каторге», воспетой в известной песне:

Мы по собственной охотеБыли в каторжной работеВ северной тайге…

Я встретил однажды старого «золотничника», пришедшего в енисейскую тайгу с первыми партиями искателей счастья. Сначала он отмалчивался, отвечал на вопросы односложно, но потом вдруг разошелся: