Река, текущая вспять

Это было гораздо страшнее, чем он мог себе представить. Томек прекратил грести и оставил баркас дрейфовать. Вода стала неподвижной и черной, как в мертвом озере. Он окунул в нее пальцы: ледяная. Прыгнуть в такую воду невозможно. Сгустился серый туман. В полной тишине он услышал ритмичный скрип со стороны радуги, как раз тогда, когда снова налег на весла. Звук походил на скрип плохо смазанной телеги или, скорее, на… Томек знал этот звук, но не осмелился назвать его. Внезапно он различил над собой движущуюся тень и сразу понял, что это — качели…

Гигантские качели с чудовищно скрипучими железными крючьями висели на радуге. В плотном тумане слышался только этот ритмичный скрип. Жизнь остановилась. Томек засомневался, бьется ли еще его сердце. Он дрожал от сырости. Он попробовал грести, чтобы немного согреться, но баркас не продвинулся ни на миллиметр. И тут он увидел тварь, сидящую на качелях. Он не представлял, что может существовать создание столь отвратительное. Это была женщина. Она выглядела лет на сто пятьдесят: тощая, на костях висели дряблые лохмотья бледной кожи.

— Здравствуй, мой мальчик, — проскрипела она, устремив на Томека безумный взгляд. — Ты пришел ответить на мой вопрос?

«Какой вопрос?» — удивился Томек, но не смог произнести ни слова. Старуха вытягивала вперед ноги, чтобы раскачаться сильнее. На ней не было ничего, кроме пары белых носочков и детских туфелек. Ее иссохшие руки так долго держались за веревки, что черные ногти вросли в ладони и проткнули их насквозь. Качаясь, она улыбалась и не спускала глаз с Томека.

— Я задам тебе тот же вопрос, что и остальным, — продолжала она. — Как и все остальные, ты на него не ответишь, Томек. Видишь, мне известно твое имя! И ты присоединишься к ним, с таким же, как у них, белым вздувшимся животом, глубоко, глубоко, глубоко в океане. Подумай об этом, вода черная и ледяная, и ты будешь погружаться в нее медленно, медленно, медленно, медленно, Томек, мой милый, мой маленький головастик, мой…

— Замолчи! — крикнул Томек. — Ты не имеешь права так говорить! Замолчи!

Откуда эта ведьма могла знать, что именно так обращалась к Томеку его мать, когда он был маленьким: «Мой головастик, мой милый…» Он сам забыл об этих словах, но теперь вспомнил, и это было невыносимо.

— Мамочка! — закричал он. — Помоги!

Ведьма хохотала, а он отчаянно орал:

— Замолчи! Замолчи! Замолчи!

Потом снова наступила тишина. До него доносилось только ритмичное поскрипывание качелей. Старуха никуда не спешила.

— А если я отвечу? — наконец поинтересовался Томек.

Качели резко застыли, и старуха прошептала:

— Если ты ответишь, мой головастик, ты пройдешь под черной радугой. Ты будешь первым, и после тебя любой сможет сделать то же самое. А я исчезну навсегда… Вот что произойдет, если ты ответишь, но ты не ответишь, мой милый…

— Я тебя слушаю, — промолвил Томек, дрожа от страха, — спрашивай.

Одним движением старуха снова запустила качели, покачалась раз десять туда-обратно, потом опять замерла и изрекла странным металлическим голосом:

— Мы близнецы, нежные, как крылья бабочки, но мы способны погрузить весь мир во тьму. Кто мы?

Все затихло. Старуха висела в воздухе.

— Мне повторить вопрос, головастик?

— Нет, — сухо отрезал Томек. Он прекрасно все расслышал.

— Тогда я покачаюсь еще раз пятьдесят, пока ты будешь думать над ответом…

Она дернула ногами, и скрип возобновился.

— Мы близнецы… нежные… — шептал Томек, но никак не мог сосредоточиться.

Мысли проносились в его голове, отрывочные и бессвязные…

— Я тебе не помешаю, если спою? — ухмыльнулась старуха и, не дождавшись ответа, принялась вполголоса напевать детские песенки.

Казалось, она знает каждый куплет, когда-то давно испугавший Томека или ему понравившийся. Она знала о нем все.

— Мы близнецы… мы способны погрузить мир… — бесконечно повторял Томек.

Потихоньку его охватывало отчаяние.

— Двадцать два… двадцать три… — скрипела старуха.

Томек почувствовал, как лодка под ним задрожала и начала погружаться в воду. Его обуяла злоба, и ему захотелось кинуть весла в лицо старухе, но они стали неподъемными, точно припаянными к лодке. Томека раздражало собственное бессилие.

— Ну что, мой маленький головастик, злишься? — кривлялась колдунья.

Черная ледяная вода начала заливать баркас и тянуть его ко дну. Томек попытался вычерпывать ее горстями, но только потерял время.

— Сорок восемь, головастик, сорок восемь с половиной…

Томек решил, что это конец, что он утонет, как и все остальные, и смирился. Он не позовет на помощь. Он не будет умолять это отвратительное существо. Он просто закроет глаза, чтобы не видеть ее. Остаться в темноте… погрузиться во мрак… погрузиться во мрак… Он так резко подпрыгнул, что свалился в воду. Он разгадал! На него снизошло озарение! Конечно, это то, что надо сделать! Только закрыть веки… пару век… близнецы-веки! Хрупкие как крылья бабочки… И весь мир погрузится во тьму!

Уже по грудь в воде, он крикнул:

— ВЕКИ!!! ВЕКИ!!!