Реки текут к морю. Книга I. Курс лечения несчастной любви

– Мама исторический закончила. В нашем институте. Она в Питере хотела учится, но ее не пустили, мама не разрешила, ее мама, в смысле, бабушка моя. Они даже поехали поступать, документы подали, а потом вернулись. Как-то сразу. Не знаю почему. Не говорили. И я тоже на истфак поступила. Тогда уже это университет был. Я в музее…

Они вдвоем стояли на пустом берегу озера. Издалека по холодной чуть наморщенной глади плыл к ним лебедь. Озеро было огромным, дальний берег едва угадывался более темной полоской между одинаково серыми небом и водой. Лебедь, изогнувший шею, белел точно посредине этой глянцевой открытки. Привыкший к подачкам, он торопился к берегу. Рассчитывал получить свою порцию булки или еще чего-нибудь человечьего.

Лиза рассказывала, глядя на картинного лебедя. Потом перевела взгляд на свою спутницу. Та улыбалась. Чуть склонив голову к плечу, слушала, смотрела пристально и улыбалась. Того и гляди, расхохочется. «Что смешного-то? Она надо мной что ли смеется?» – Лиза остановилась посреди предложения.

Не дождавшись продолжения, Людмила Георгиевна хмыкнула. Помотала головой: «Ну и ну!» и сказала:

– В музее, Лизок? Как мама Эля?

«Лизок» резанул ухо: откуда она…? Это только для внутреннего пользования… больше никто ее так не зовет…

– Лизок… Я ведь тебя последний раз видела…, да, тебе года четыре было. Ты в комнате спряталась. Так и не вышла. Боялась чужих.

Слово «чужих» прозвучало как-то очень печально, хотя она продолжала улыбаться. Наверное, Лиза выглядела оторопело. Людмила Георгиевна похлопала ее слегка по плечу и добавила:

– Я тетка твоя. Сестра Эли и Ленуси. Старшая. Неужели не слышала?

И обалдевшая Лиза выдохнула:

– Вы Люся? – И спохватившись: – Ой, простите, Людмила Георгиевна.

– Зови меня Люсей. Ладно?

Лиза кивнула:

– А вы меня – Елизаветой. Пожалуйста.

***

Через два дня ее вновь обретенная родственница собиралась уезжать. Она складывала вещи, Лиза сидела рядом в кресле. Люсин номер не отличался скромностью: две комнаты, в гостиной – белая мебель, едва смахивавшая на стиль кого-то из Людовиков, стеклянная витринка с сервизом, большой телевизор, в спальне – кровать с резным тоже белым изголовьем. Правда тумбочка только с одной стороны, а ночника вовсе нет. Уютом эта провинциальная помпезность похвастать не могла. Эти два дня Лиза и Люся провели вдвоем с утра до вечера. Лиза рассказала про себя все, ну почти все: и про Нику, и про коньки, и про то, что это страшная тайна, и дома об этом не знают. Про Игорька не стала говорить, болело до сих пор. Она узнала много нового про свое семейство. Правда, почему ее тетя, как уехала сразу после школы из родного дома, так почти ни разу и не возвращалась, она не поняла. Та только отмахивалась: да ну, что там делать, в Питере гораздо интереснее. Но видно, что-то там все-таки было, какая-то черная кошка пробежала между нею и всеми остальными. Давно. А раз давно, то это не Лизино дело. Нечего и лезть.

– Слушай, Елизавета, а у тебя еще сколько дней осталось? Ты когда уезжаешь?

– Через пять дней.

– А поехали со мной! Чего ты тут будешь. Скучища же. Развлечения для старперов. Поехали. Я тебе Питер подарю. Не покажу. Именно подарю. Весь твой будет, начинай поглощать с любого конца.

– Нет, я… Как же? – Лиза замешкалась.

Ей никогда не приходило в голову, что можно запросто сойти с маршрута. Ну да, было запланировано одно: сидеть в лесной глуши в одиночку, мучиться, выздоравливать потихоньку от своей неудачной любви. А теперь вот предлагается совсем внезапно: ехать в Питер, гулять там, бродить под зонтом по набережным, заглядывать в незнакомые подворотни, пить капучино на Невском. А театры? А в Русский метнуться? И это показалось ей таким заманчивым, таким вкусным.

– А что я дома скажу? Они же с ума сойдут. Меня сюда-то со скандалом выпустили.

– А ничего не скажешь. Про свои коньки же не сказала. Приедешь домой, когда положено, день в день. А пока эсэмэски слать будешь: «Все в порядке». Ну что, поехали?

– Поехали!

Лиза сидит в Люсиной машине. Они едут в Питер. Дорога не близкая. Оставим же ее здесь, тем более, что она, кажется, задремала.

Лиза спит, и не знает, что перестала быть главной героиней нашего сумбурного повествования. Теперь у нас есть новое лицо. Люся. Давайте же посмотрим на нее более внимательно.

Люся

Дорога в Ленинград

Девки сидели на подоконнике в большой комнате, а Люся на коленках на стуле перед ними, она раскачивалась, старый венский стул скрипел. Люся учила наизусть стихотворение. Она бесконечно повторяла, то по учебнику, то, подняв от него глаза: «…Блестя на солнце снег лежит…» Девки внимательно слушали. Они смотрели на нее своими круглыми пуговичными глазами, а Люся смотрела поверх двух темноволосых головок в окно. Там было солнце, и на этом солнце что-то блестело во дворе, может и снег. Там, во дворе, было хорошо. Но надо было учить, и Люся снова и снова повторяла: «…Пора, красавица, проснись, Открой сомкнуты негой взоры…негой взоры… чего-то там… Авроры». Стул скрипел, Элька и Ленуся слушали.