Реки Вавилона

— Пристрелите ее, — бросил он, обращаясь к Хамади.

Хамади крикнул часового, сидевшего за стойкой дежурного.

— Кассим!

Риш вытер руки. Все, что девушка рассказала о численности и обороне израильтян, он уже и так выяснил в ходе тяжелейших атак. Но сейчас он мог сам сфабриковать сведения, полученные якобы со слов пленной, и его люди поверят ему.

— Салем, если шерхи не прекратится, мы сможем в течение часа овладеть холмом. Я пошлю людей на склон, а ветер поможет скрыть их движение и шум.

Хамади кивнул. Да, наверное, сам Аллах послал этот ветер, и Хамади понимал, что, если бы не задул шерхи, их с Ришем убили бы собственные подчиненные. А вот Риш, похоже, не понимал этого.

— Я соберу людей.

— Отлично. — Риш посмотрел на девушку, потом на часового, уставившегося на нее. — Да, да, Кассим, можешь ею попользоваться. Потом пристрели ее, тело сожги, а пепел сбрось в реку. Мне не нужны улики. — Он повернулся к Хамади. — Одно дело военные действия, а пытки и убийство — совсем другое. Завтра мы начнем переговоры с Израилем по поводу заложников.

Хамади снова кивнул. Риш строил какие-то призрачные и бессмысленные перспективы, которые мог строить только сумасшедший. Если бы он не был героем в глазах всех палестинцев, то Хамади давно уже сам бы убил его. Он вспомнил, как Риш стоял на четвереньках и кусал тело девушки, и от этой картины к горлу подступила тошнота. Он, Хамади, сам пытал раньше людей, но то, что творил Риш, было ни на что не похоже. Удары плетью и прижигание сигаретой наверняка причинили девушке меньше боли, чем укусы. Дикое сумасшедшее животное рычало и рвало зубами ее плоть, и эта еврейка, крича от боли и ужаса, отвечала на все вопросы Риша. Хамади никак не мог винить ее за это. Он лишь надеялся, что люди снаружи не поняли, что происходило. Повернувшись, Хамади вышел из кабинета и через небольшой вестибюль прошел на веранду.

Его последние люди — примерно пятьдесят мужчин и женщин — сидели, скрестив ноги, под натянутыми на стойки навесами. Хамади свистнул, ашбалы выскочили из-под навесов и направились к веранде. Они стояли на ветру, закутав головы и оставив только щелки для глаз. Хамади вскинул руку и закричал, пытаясь перекричать шум ветра:

— Аллах послал нам шерхи.

Хоснер стоял на дельтовидном крыле и наблюдал, как люди, закутанные во всевозможную одежду, словно призраки двигались в облаках пыли.

Он повернулся и прошел в салон. От шума ветра сквозь развороченную обшивку и стука песчинок разговаривать здесь было невозможно. Через дыры, проделанные в потолке салона, чтобы днем здесь было не так жарко, внутрь залетал песок, и в проходе уже выросли маленькие холмики. Хоснер прошел через салон в задний отсек.

Мириам соорудила себе тюфяк из каких-то обгоревших тряпок и теперь сидела на нем, прислонившись спиной к стенке и подтянув колени к подбородку. При свете фонарика-карандаша, который кто-то дал ей, она читала книгу. Над головой у нее так же тускло горело аварийное освещение.

Мириам оторвала взгляд от книги.

— Уже пора?

Хоснер прокашлялся и громко, перекрывая шум ветра, проговорил:

— Эстер сказала, что не разбудила тебя. Она уснула на посту, а тебя не разбудила.

Мириам осторожно закрыла книгу и положила ее на колени.

— Она лжет, пытаясь спасти меня. Эстер разбудила меня, а я уснула.

— Не играй в благородство, Мириам. — Хоснер посмотрел на лежавшую у нее на коленях книгу. «Посторонний» Альбера Камю.

— Почему? — Мириам выключила фонарик. — Может, это внесет некоторые изменения в общий настрой. Ну так что… уже пора?

— Нет еще.

Оба замолчали. Первой тишину нарушила Мириам, голос ее звучал воинственно и насмешливо.

— Извини. Я не должна критиковать вас. Ведь и я теперь одна из вас. Я же убила ту девушку.

— Да, возможно, убила.

— Так кто из нас предстанет перед трибуналом?

— Обе. Если только одна из вас не сознается.

— Но я уже созналась.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Мы обе будем лгать.

— Не сомневаюсь. Но для таких случаев тоже существует военная процедура. Такое бывало раньше. На основании моих и Бурга свидетельских показаний вы обе будете признаны виновными.

— Это спектакль, или вы действительно намерены расстрелять одну из нас или даже обеих?

Хоснер закурил сигарету. Интересно, сможет ли он отправить человека в трибунал, чтобы тот потом предстал перед отделением стрелков? В чем смысл всего этого? Показать всем, что игра должна до конца вестись по всем правилам? Вселить страх в души усталых мужчин и женщин, которым захочется поспать на посту или не выполнить приказ в других ситуациях? Или просто Бург таким образом хочет сбить с него спесь?

— Ну так что? Вы намерены расстрелять нас или нет? Если нет, то позволь мне уйти отсюда. У меня много дел. А если хотите судить, то начинайте прямо сейчас и не заставляйте нас ждать до утра.