Реки Вавилона

К западу, примерно в пятистах метрах вниз по козьей тропе, протекал Евфрат. Сейчас Хоснер более четко мог разглядеть убогую деревеньку Квейриш на берегу реки: утлые земляные хижины, неоштукатуренные и ничем не украшенные. Когда они подошли ближе, Хоснер заметил женщин, закутанных в черные платки, оставлявшие только щелку для глаз, и мужчин в длинных рубахах и традиционных арабских головных уборах. Кто-то тихонько наигрывал мелодию на каком-то струнном инструменте. Козы пощипывали чахлый кустарник, а пасли их библейского вида пастухи в длинных рубахах и падающих складками головных уборах, выполняя ту же самую работу, что выполняли и их предки тысячи лет назад. И все же Хоснер понимал, что картина значительно изменилась за четыре или пять тысячелетий. Эти люди были мусульманами, а не идолопоклонниками, они уже не выращивали свиней, да и Вавилона больше не существовало. Но, с другой стороны, жизнь, продолжавшаяся на берегу Евфрата, на самом деле претерпела значительно меньше изменений, чем русло блуждающей, неугомонной реки.

Группа свернула с козьей тропы и начала подниматься на большой холм. Так они добрались до сложенной из кирпичей лестницы и продолжили подъем. По пути на склоне им встретилась плоская площадка. Здесь на каменном постаменте стоял вавилонский Лев. Об этой скульптуре ничего не было известно, ни ее возраст, ни назначение, но она внушала благоговейный страх, застыв навечно над поверженной жертвой.

— Мы должны обыскать вас и завязать вам глаза, — подал голос Хамади.

Хоснер покачал головой.

— Нет.

Хамади повернулся к Добкину.

— Но ведь это же стандартная военная процедура, принятая во всем мире, когда приводишь противника в свой лагерь. Вы же знаете. Здесь нет ничего унизительного.

Добкин был вынужден согласиться.

Неохотно согласился и Хоснер.

Они разделись, и их тщательно обыскали. Потом оделись, им завязали глаза, и вся группа продолжила медленно подниматься по ступенькам. Подъем закончился, Хоснер и Добкин ощутили под ногами ровную площадку, выложенную, похоже, глиняными кирпичами. Затем они спустились по ступенькам вниз, и воздух неожиданно стал прохладным. Повязки сняли, и Хоснер напрягся, пытаясь что-нибудь разглядеть в темной комнате. И тут он услышал шепот.

— Я Ахмед Риш, — сказал тихий голос из темноты на вполне сносном иврите. — Для меня большое событие встретиться с Иаковом Хоснером… снова. И большая честь познакомиться со знаменитым генералом Добкином.

Хоснер и Добкин молчали, они оба чувствовали, что в темноте вдоль стен находились еще люди. В разрушенном помещении отсутствовала крыша, но солнце стояло слишком низко, и его лучи не проникали сюда. Они медленно огляделись, пока глаза привыкали к темноте.

Снова заговорил Риш.

— Мы находимся в раскопанных руинах Южного дворца. В тронном зале, где внук Навуходоносора Валтасар увидел на стене пророческую надпись. Вы, конечно же, знакомы с этой историей из Книги Пророка Даниила.

Ответом ему было молчание.

И снова из темноты раздался голос Риша.

— Я нахожусь там, где в стенной нише стоял царский трон. Если вы повнимательнее вглядитесь, то сможете представить себе сцену пира: золотая и серебряная посуда, захваченная Навуходоносором при разграблении Иерусалима, мерцающие свечи, выплывающая из тени рука, начертавшая на стене пророческие слова о гибели Вавилона. — Для пущего эффекта Риш сделал паузу. — Это одно из самых любимых преданий евреев. Поэтому я и пригласил вас сюда. В знак особого расположения.

Хоснер и Добкин молчали.

Риш продолжил:

— Неподалеку отсюда раскопали огромную печь. Нет сомнения, что это та самая огнедышащая печь, куда Навуходоносор швырнул Седраха, Мисаха и Авденаго. Но Господь совершил чудо, и они остались живы. Однако не всегда подобные чудеса спасали евреев. — Говорил он тихо, почти на пределе слышимости. — Вавилон — это место безграничной скорби для евреев, но также и место свершения чудес. Каким оно станет на этот раз, мистер Хоснер?

Хоснер закурил сигарету.

— Вы были чрезвычайно красноречивы, Ахмед Риш. А я буду краток. Что вам надо?

— С вашей стороны было глупостью посадить огромный самолет на этот холм. Вы все могли погибнуть.

— Что вам нужно?

— Простите. Я не предложил вам чего-нибудь освежающего. Воды? А может, хотите поесть?

— У нас достаточно и того, и другого, Риш, — ответил Добкин.

Риш рассмеялся.

— Я так не думаю.

— Переходите к делу! — почти закричал Хоснер. — Что вам нужно?

Голос Риша зазвучал несколько тверже.

— Я хочу, чтобы вы все стали моими заложниками, пока я буду вести переговоры с вашим правительством. Хочу избежать дальнейшего кровопролития.

Глаза Хоснера уже привыкли к темноте. Он мог видеть Риша, стоявшего в нише, одетого в простую белую рубаху и сандалии. Выглядел он примерно так же, каким Хоснер помнил его в тюрьме Рамлы. Необычайно высокий и светлый для араба. Хоснер вспомнил, что в жилах Риша имеется примесь то ли черкесской, то ли персидской крови.

— Прошлой ночью мы нанесли вам серьезный урон. Думаю, вы потеряли убитыми и ранеными около тридцати человек.