Рекс

– Удача. Только людей моих покалечил, сволочь. – Юргенсон вздохнул. – Ну, покажи мне, что ли, свой двор или что там у тебя? Огород?

– Я кроликов развожу немного…

– Да ты что? А что с ними делают?

– Вообще чаще заводят на мясо, но у меня декоративные – от них прибыли больше.

– Ишь ты! Может, и мне переключиться?

Они посмеялись.

Юргенсон огляделся и, вдохнув чистый деревенский воздух, прислушался к тишине, стоявшей вокруг.

– Хорошо тут у тебя…

– Да, когда я из Крастона уехал, даже жалел поначалу, а теперь доволен.

– Ты чего так изменился, я имею в виду лицо? Я поначалу даже не узнал тебя, пока ты не ощерился – улыбка та же осталась…

– Так ты разве не слышал?

– Ну, что-то такое слышал, вроде убрали тебя совсем. Даже посокрушался, вроде хорошо был знаком с человеком и вот…

– Все так думали, – улыбнулся Джастин. – Но я выкарабкался, морду перетянул – в смысле кожу на лице, потому и поменялся.

– А что было? – осторожно спросил Юргенсон.

– Просто заряд картечи в лицо. Повезло, что зрения не лишился…

– Ты всегда был везучий.

– Ты тоже.

Они немного помолчали. Юргенсон продолжал наслаждаться чистым воздухом, различая множество запахов и их оттенков – в городе ничего этого не было. А Джастин посматривал на него искоса, тоже отмечая перемены во внешности давнего приятеля.

– Ну что, не очень мои ребята тебя потеснили?

– Нет, ребята вежливые. К тому же каждый день пиво привозят и харчи такие, что я только по праздникам вижу, а тут каждый день. Так что пока я в плюсе.

– Что знаешь про Рутберга?

– Основная группа у него человек двадцать, это те, кто будет с ним до последнего. Есть и отчаянные ребята, есть неплохие стрелки. С «шестерками» с улицы может набрать до сотни человек. Но эти, сам понимаешь, до первого выстрела, а потом разбегутся.

– Берлог у него много?

– Если считать с квартирками его девок, то десяток наберется.

– В квартирках он едва ли прятаться будет. Разве что подраненный…

– Тут ты прав, Тревис… Это ничего, что я тебя Тревисом называю, ты же вон какой человек стал?

Юргенсон засмеялся, но был смущен этим вопросом.

– Джастин, все знают, что мы давние друзья, а кто не знал, узнает теперь, так что не говори глупостей.

– Хорошо, господин премьер-министр, усвоил. Теперь давай о деле. Я могу найти пятнадцать человек. Будет кто-то из старых, кто не забыл, с какой стороны обойма вставляется, есть ребята поновее, но тоже профессионалы, сам знаешь, я понтовщиков не держу.

– Знаю, Джастин, конечно, знаю.

– Теперь – таксы. Успешная операция – всем по десять тысяч. За легкое ранение – надбавка пять тысяч, за тяжелое – двадцать тысяч. А если крайний случай, то сто тысяч. Как тебе такая арифметика?

– Мне это подходит.

– Ух ты! А я думал, дороговато!

– Нет, Джастин, нормально. Сейчас ведь все дорожает, а такого друга, как ты, мне не купить ни за какие деньги.

– Спасибо, Тревис, – сказал Джастин и благодарно похлопал Юргенсона по плечу. – Что касается Рутберга. Есть у него и основная, хорошо укрепленная берлога в Сенд-Энде.

– В Сенд-Энде? Что там сейчас?

– Что и раньше – прачечные. Целый квартал прачечных, с той лишь разницей, что раньше мыльная вода стекала по канавам в море, а теперь по трубам в очистные сооружения.

– Ну хоть что-то изменилось, – кивнул Юргенсон.

41

Уже вторые сутки Рутберг пребывал в неведении относительно того, где находится Тревис Юргенсон – главный его противник в борьбе за побережье.

Рутберг оплачивал целую армию разгильдяев, которых развезли по всем приморским дорогам, однако сведения поступали отрывочно, и по ним нельзя было составить хоть сколь-нибудь внятной картины.

Кто-то сообщал, что на крышу отеля «Лорд-Палас» садился вертолет Юргенсона, другие уверяли, что тот прибыл на яхте, стоявшей на рейде напротив старого мола. Однако все это оставалось непроверенными слухами, и Рутберг не знал ни о теперешнем местонахождении Юргенсона, ни о том, получил ли тот какие-либо ранения во время покушения.

Поначалу он думал, что с конкурентом покончено, но позже стало известно, что Юргенсона видели в следственном управлении, а это значило, что покушение не удалось.

В приоткрытую дверь большой комнаты, которую Рутберг любил называть кабинетом, заглянул Бенетон, служивший главе банды и компаньоном, и телохранителем. Все тело Бенетона – даже лицо – было покрыто татуировками. Рутберг к этому давно привык, но когда у них были какие-то дела в городе, Бенетону приходилось пользоваться театральным гримом.

Рутберг неоднократно предлагал коллеге убрать эту роспись хотя бы с лица, но Бенетон отвечал категорическим отказом, говоря, что не предаст своей юности, которая началась и закончилась в тюремных застенках.

– Чик, я хочу вмазаться, – сказал Бенетон, посматривая на емкость в виде бочонка, стоявшую на столе среди смятых пивных банок и упаковок от соленых орешков.

– Сегодня нельзя, Бен, а то бы я и сам вмазался, – признался Рутберг.

– Сегодня нельзя, вчера было нельзя…

– Выпей – и полегчает, я уже два дня пиво пью. Черное крепкое.

– Ссать не замучился бегать?