Реквием машине времени

Устройство это оказалось невероятно занятной игрушкой. Чудо какое-то. Когда Капитан объяснил, как надо в него смотреть, Анастасии визжать хотелось от восторга, забыв о рыцарском достоинстве. Она едва сдержала это недостойное побуждение. Луна придвинулась гораздо ближе, круглые горы, скалы и расселины виднелись совсем явственно! И звезды! Она навела чудесный «бинокль» на Плывущие Звезды, с трудом поймала в поле зрения одну, но на сей раз ничего особенного не увидела — звезда просто увеличилась в размерах, стала словно бы диском с четкими краями. Капитан сам недоумевал, не в силах сообразить, что это такое, немного разочаровав этим Анастасию, жаждавшую теперь объяснения решительно всему на свете. Она с превеликим сожалением отдала бинокль Ольге. А Капитан смотрел на Луну невооруженным глазом и почесывал в затылке:

— Нет, раньше она была гораздо меньше. Крепко же у вас все сдвинулось…

Верстовой столб 8. О ЗЛАТОУСТЕ

На дальнем утесе, тосклив и смешон,

он держит коварную речь…

Н. Гумилев

Кавалькада далеко отклонилась на юг от Тракта. С одной стороны, это было опаснее, с другой — как раз безопаснее, ибо неизвестность сама по себе пугала меньше, чем отряд Красных Дьяволят, быть может скачущих по пятам. Узнав, в чем дело, Капитан такое решение полностью одобрил. Для него освободили от вьюков заводного коня. Правда, ездить верхом он не умел совсем, но героически терпел все неудобства. Да и вьючное седло было гораздо удобнее для новичка, чем обычное.

Анастасия вскоре убедилась, что неожиданно объявившийся сотоварищ лишним никак не будет, а пользу может принести нешуточную. Этот его «автомат» был страшным оружием (действие его Капитан продемонстрировал. Мишенью послужил ствол дерева). Действие «гранат», странных железных штук, Капитан показать отказался, объяснив, что их у него слишком мало, но заверил, что это еще почище автомата. Пришлось поверить ему на слово. Кроме того, у него была коробочка со стрелкой, все время показывавшей на одну из сторон света. И часы на руке — Анастасии с трудом верилось, что эта крохотная коробочка, где мерцают цифры, заменяет огромное башенное устройство с шестернями в человеческий рост. Все эти чудеса ее несказанно восхищали, однако…

Однако они же были источником досады и смутного недовольства. Капитан со своим оружием и прочими восхитительными штуками являл символ некоего превосходства — что из того, что от мира Древних, великого и могущественного, остался он один, и запас боевых припасов у него не вечен? Что из того, что конец мира Древних был ужасен? Капитан был здесь, рядом — удивительная смесь беспомощности и силы. И еще этот его взгляд! «Но я-то ему не женщина Древних!» — в который уж раз повторяла Анастасия про себя раздраженно, однако это заклинание не успокаивало.

А он, неумело покачиваясь в седле, ехал рядом, сильный и загорелый. Молчал. Сначала было Анастасия с Ольгой набросились на него, как охотничьи псы на лесного ящера, требуя подробных рассказов о мире Древних, и он охотно рассказывал. Но потом девушки почувствовали некое пресыщение и усталость — слишком много знания сразу, слишком много вещей, казавшихся чудесными сказками. Рассудок бунтовал, не в силах справиться с этим изобилием. К тому же его рассказы переворачивали с ног на голову буквально все, доселе известное, в том числе и то, что многими, отнюдь не самыми глупыми людьми, испокон веков почиталось в качестве неопровержимых истин. Не признаваясь себе в том, Анастасия мучительно гадала, что же такое выдумать, чтобы как-то исправить положение, вернуть себе прежнюю роль, а Капитана сделать чуточку слабее, растеряннее, зависимее. Самую чуточку… Но в то же время его стоило пожалеть — он утратил свой мир навсегда, и то, что этот мир погиб какое-то время спустя, утешением, понятно, служить не может, совсем наоборот… Целый букет разнообразных чувств, сложнейшее отношение к Капитану… Ольге легче — она как-то не утруждалась самоедством, копанием в себе. К тому же украдкой поглядывала на Капитана так, что Анастасия вспомнила о ее привычках — оказавшихся, как выяснилось, не извращением, а скорее пробудившейся памятью о прежнем порядке вещей. Тьфу, пропасть!