Реквием по братве

Санек заступился за друга:

— На работе пострадал, не на гулянке… А я, выходит, неинтеллигентный? Дикий, да?

— Маньяша, ну что ты, — девушка ласково прикоснулась пальцами к его щеке. — Ты тоже интеллигентный, но в тебе мужицкого больше, почвенного. Это для Люсьен самый смак. Да ты чего, Сань? Она же красивая телка, молодая. Сорока нет. Оттого и бесится. Муж ее не обеспечивает.

— Импотент, что ли?

— Он сейчас на мальчиков переучивается, по «голубым» тусовкам ходит… Подстраховывается. Государь не вечен и капризен. Сегодня любит, завтра — на свалку. Куда деваться?

Санек прикурил от одной сигареты вторую.

— Зачем тебе Иноземцев? Мало других баранов?

В изумительных темно-синих очах зажегся зловещий огонек.

— Не спрашивай, чего не понимаешь, ладно, Санечка?

Санек отвернулся, достал с полки початую бутылку водки.

— Эй! — насторожилась Таина — Не наберешься до вечера?

— Я не алкаш…

Не поднимая глаз, наплескал в стакан грамм сто, выпил, пожевал колбаски. Вот так всегда с ней: сперва все вроде нормально, смеется, шутит, дразнит — девка как девка. И вдруг что-то накатит, зацепится за какое-то слово — и так глянет, хоть плачь. Как на таракана. Будто она с другой планеты, а он — самец с хвостом. Кныш говорил: принцесса. Хороша принцесса с «вальтером» в сумочке! И где, в каком царстве она царствовала, когда не занималась очередной бандитской проделкой? В прошлое к себе, как и в настоящее, она никого не пускала. Санька уж точно не пускала. Он иногда, в добрую минуту, заикался: дескать, где ты, солнышко, живешь на самом деле? да кто твои родители? — и натыкался на этот презрительно-колющий взгляд. На телеке она иногда мелькала, но Санек в этом сомневался. Она ли? Клим тоже сомневался: не двойник ли? У Бореньки Интернета, ласкового теленка, вообразившего себя суперменом, была такая оригинальная версия. Он полагал, что рядом с ними существует виртуальный мир, созданный технотронной цивилизацией на бессознательном уровне, полная копия нашего реального мира. И мы, как болванчики, то и дело, не сознавая, вслепую, перешагиваем из одного мира в другой. Вот и Тинка появляется то бандиткой, то телезвездой. Интернет не видел в этом ничего особенного и доказывал, что лет через двадцать, когда наладят клонирование человека на конвейерной основе, этих миров образуется не меньше десяти, и у каждого из землян будет столько же воплощений. Кныш, который опекал Интернета, как заботливый дядюшка, во всем ему поддакивал, и Санек готов был поверить, что это не бред, или, во всяком случае, не полный бред. Клим цинично над ними посмеивался. Он был доволен, что под водительством рыжей они так мощно рубят бабки и наконец-то зажили на широкую ногу, на все остальное ему наплевать. Или он делал вид, что наплевать.

— Ты слышал про Тагира? — спросила Таина, прервав затянувшуюся паузу.

— Нет.

— Из гранатомета в него пульнули, когда из банка выходил.

— Ну да?

— Вот так, Санечка… А ты говоришь, зачем тебе Иноземцев? Всю нечисть к стенке поставим и мошну их порастрясем. Разве не весело? А ты вроде скучаешь.

— Я не скучаю, Тина, но зачем тебе все это? Ради бабок, я понимаю, но Тагир тебе что сделал плохого? Он же тебе дорогу не перебегал.

Потухли ее глаза. Поглядела на него с сожалением:

— Эх, Санечка, какой же ты еще пенек пеньком! — и тут же, как всегда с ней бывало, быстро начала собираться. Оставила ему книжку с золотым тиснением: «Из Нижнего Новгорода в Москву». На прощание звонко чмокнула в щеку.

— В шесть часов заеду. Форма одежды — полевая. Не пей больше, пожалуйста. Люсьен вечером угостит.

Когда уехала, улегся обратно в постель, открыл книгу. Попробовал читать, но не смог. От всех страниц тянуло блевотиной, но ведь кто-то же это читает, если книжка вышла. Долго разглядывал титульный портрет Иноземцева — хорош барин! Рожа хитрая, мясистая, как у борова. Такому с колуном стоять на большой дороге, а он вон куда забрался, на самый верх. Сколько же их там нынче окопалось, будто на захваченной территории? Дубы дубами, но правят, охмуряют. Санек политикой не интересовался, еще чего, он же не электорат, но и слепым не был, видел: народишко обнищал до крайности, и вся страна исполосована на лоскуты — скоро ничего не останется. Ничего пригодного для дальнейшей дележки. А этот жирный на портрете — один из тех, кому пофартило, кто среди первых уселся у пировального стола с огромной ложкой.