Реквием по братве

— Тебе хочется спасти свою шкуру, Володечка? Так беги один. А я останусь с мальчиками. Для меня они живые.

Их глаза встретились, и ему показалось, что принцесса его ненавидит. Что ж, печально, коли так. Он заговорил в рассудительной стариковской манере, в той самой, какая всегда выводила ее из себя. «Ну что ты кашу жуешь? Проглоти!» — кричала она, когда он заводил свои нотации.

— Расклад получается такой, Таина Батьковна. Никому ты не сможешь отомстить, силенок у тебя нету, мы оба на крючке. Если не отчалим, нас обоих зароют в землю, а сверху помочатся. Это нормально. Так всегда поступают с лохами. И не строй из себя истеричку, тебе не подходит.

— Сволочь, — завопила принцесса, — Что ты знаешь обо мне?

— С другой стороны, — спокойно продолжал Кныш, — бегство — это не капитуляция. Мы вернемся, маленькая. Через полгода, через год — обязательно вернемся. Обещаю тебе.

Показалось, она готова разреветься, и Кныш обрадовался. Он слышал или читал где-то, что слезами женщина исторгает из себя горе и муку, потому и живет дольше мужчины, который плакать не умеет. Но у принцессы глаза остались сухими, только серая влажная тень промаячила.

— Думаешь, они меня напугали?

— Никто так не думает, что ты! Ты самый отважный человечек, отважней не бывает, уж я всяких повидал, поверь. Ты стойкий оловянный солдатик.

— У них кишка тонка.

— Тоньше твоего волоска, — подтвердил Кныш.

Девушка посмотрела подозрительно.

— Тогда поцелуй меня… Или противно?

Он поцеловал — и ничего не случилось.

Около девяти вышел на улицу. Мороз стоял градусов двадцать. Слепящей белизны снег под фонарями, чудилось, похрустывал от прикосновения взгляда. Кныш покурил на крылечке, дождался, пока на противоположной стороне улицы припарковался красный «жигуленок», из которого вылез невысокий мужчина в дубленке, огляделся и не спеша направился к нему. Из вежливости Кныш сделал несколько шагов навстречу. Мужчина спросил:

— Володя Кныш?

— Так точно. Вы от полковника?

— Да. Вы приготовили то, что он просил?

Кныш отдал паспорт, завернутый в пластиковый пакет.

— Передайте Александру Ивановичу — дня три-четыре, не больше. Он поймет.

— Хорошо… Со своей стороны, Александр Иванович советует быть как можно осторожнее.

Пожали друг другу руки — и расстались. Мимолетная встреча, даже не знакомство, но Кныш ощутил приятное чувство облегчения: все-таки он не один.

Докурив, завернул в кабинет к Кампертеру, а тот, как на грех, проводил совещание с юной медсестричкой, худенькой, смуглоликой, с прелестной фигуркой — Кныш ее и раньше примечал. Собеседование зашло довольно далеко, сидели рядышком на диване, у сестрички халат и блузка расстегнуты до пупа, на столе — коньяк, фрукты. Кныш извинился и хотел ретироваться, но Кампертер его остановил:

— Заходи, заходи, Володя… Леночка, оформи все, как я просил, попозже доложишь… договорились?

Девчушка, запахиваясь на ходу, стрельнула в Кныша укоризненно-разгоряченным взглядом и прошмыгнула в дверь.

Доктор налил коньяка в чистую чашку.

— Что-то случилось?

Кныш присел, чокнулся с Кампертером.

— Еще раз прошу прощения, доктор.

— Брось… — Кампертер поморщился. — Это все суета. Бес, как говорится, в бороду… иногда просто себя презираю. Но что поделаешь, человек слаб. Так я слушаю тебя?

— Время поджимает. Я хотел бы… Вы можете сказать, сколько ей надо тут пробыть, чтобы… одолеть долгую дорогу?

— Долгую дорогу? — Кампертер в задумчивости сделал пару глотков, словно в чашке был не коньяк, а молоко. — И куда же, если не секрет, собираешься ее переправить?

— Пока в Европу.

— Крепко… И что вы намерены там делать, в этой хваленой Европе?

— При чем тут это? — Кныш насупился. — Жить намерены. Здесь-то не дадут. Здесь-то обложили.

— Но ведь деньги большие нужны, ты подумал об этом?

Только тут Кныш заметил, что доктор изрядно пьян.

Глаза у него слезились, и язык ворочался затрудненно, хотя речь оставалась внятной. Таким он его еще не видел. На лице застыло выражение вселенской тоски, как у сенбернара.

— Деньги везде нужны, я не об этом. Когда она будет готова к транспортировке?

— Да хоть завтра. Или никогда. Видишь ли, братишка, такие потрясения, какие выпали ей, ранят не столько тело, сколько душу. А душа, увы, не в ведении медицины. Она проходит совсем по другому ведомству.

— Сегодня вторник, — сказал Кныш. — В пятницу мы уйдем… Годится?

— Конечно, годится… Я и сам бы с удовольствием умотал с вами, но у меня две семьи, представляешь?

— Еще бы! — улыбнулся Кныш.

ГЛАВА 6

На звонок открыла пожилая женщина в домашнем халате. Помятое лицо, всклокоченные темные волосы — внешне она ничем не напоминала свою дочь.

— Катерина Васильевна?

— Да… А вы кто? Вы от Тиночки? Вас зовут Володя? Проходите, проходите… Она недавно звонила.