Реквием по монахине

Питер выходит и закрывает за собой дверь. Нэнси и Тэмпл смотрят друг на друга.

Нэнси. Зря я спрятала деньги и бриллианты. Хотела помешать вам уехать, но, может, лучше было бы отдать ему деньги, чтобы он без всяких разговоров уехал в Чикаго. Стоит только на него посмотреть, сразу ясно, что за человек.

Тэмпл. Так это ты их украла? Но это все равно ничего не изменит. Воровка!

Нэнси. Кто воровка — вы или я? Хотя бы эти бриллианты. Ведь не вы за них заплатили. А деньги? Вы отъявленная лгунья. Было две тысячи долларов, а вы мне говорили, что двести, а ему — будто пятьдесят. Ничего удивительного, что он не так уж расстроился. Да что там! Если бы даже и две тысячи пропало, он бы тоже не очень беспокоился. Какая ему разница, есть у вас деньги или нет, раз вы сами лезете в машину? Он хорошо знает, что ему достаточно выждать да поприжать вас, и вы добудете все деньги, которые ему нужны, и даже бриллианты вашего мужа или отца. Он это хорошо знает, негодяй!

Тэмпл внезапно подходит и дает Нэнси пошечину. Нэнси отшатывается, от этого резкого движения из кармана ее пальто на пол падают деньги и коробка с драгоценностями. Тэмпл останавливается, смотрит на деньги, на драгоценности. Нэнси продолжает:

Да, вот они, мерзкие деньги. Это они все губят. Когда жена в бриллиантах, а муж держит в карманах по две тысячи долларов — на мелкие расходы, — ничего нет удивительного, что их приходят шантажировать и жулики слетаются к ним, как мухи на тухлое мясо. И этот красавчик — тоже жулик. Можете бить меня, а все равно скажу — это жулик. Не первого жулика вижу, да и вы тоже... Напрасно притворяетесь, будто вы забыли. Нет, вы не забыли. А я таких голубчиков сразу узнаю. Вы прекрасно понимаете, что хоть у него и смазливая морда, но он змей злобный, исчадие ада. Ах, если б только я могла отдать ему ваши подлые деньги, чтоб он убрался отсюда...

Тэмпл. Попробуй! Увидишь!

Нэнси

. О, я знаю. Сейчас уже дело не в письмах! Вы хотите вернуться к веселой жизни, вам нужна сила, да что там, — вам нужна грязь. Да, грязь! Она в вас сидит крепко, раз вы способны были писать такие письма, что они и через восемь лет еще могут причинять столько горя, столько несчастья!

Тэмпл. С каких пор ты шпионишь за мной?

Нэнси. С самого начала! Вам не нужны были ни деньги, ни драгоценности для того, чтобы вернуть эти письма. Женщина в этом не нуждается! Ей нужно быть только женщиной, чтобы добиться от мужчины всего, чего она захочет. Нам это хорошо известно. Вы это могли сделать запросто, у себя дома, вам даже не надо было посылать куда-то своего мужа ловить рыбу. Ведь вас всему научили в Мемфисе, и если бы вы захотели этой наукой воспользоваться, то, поверьте мне, остались бы со своими детьми. Если бы вы только захотели...

Тэмпл. Прекрасная проповедь нравственности, которую читает потаскуха! Разница между нами лишь в том, что я отказываюсь быть потаскухой в доме моего мужа!

Нэнси. Я не думаю о вашем муже. Я даже о вас не думаю. Я думаю о двух маленьких детях.

Тэмпл. И я тоже! Как ты полагаешь, почему я отослала Бюки к бабушке? Только потому, что думала о своих детях, я хотела, чтобы ребенок спокойно вышел из дома, где человеку, которого он всегда звал отцом, могли в любую минуту взбрести на ум обидные слова: «Ты не мой сын». Если ты шпионила за мной, то должна была слышать, как он это говорил...

Нэнси. (перебивая ее). Будьте уверены, я слышала! И вас тоже... Слышала, как вы отнекивались... Сердились... Защищались. Возражали! И не ради себя, а ради ребенка! А теперь вы все бросаете, и на всех вам наплевать.

Тэмпл. Бросаю?

Нэнси. Да. Вам же никогда больше не удастся увидеть Бюки, вы это хорошо знаете. Скажите, разве это неправда?

Тэмпл не отвечает.

Вот как все будет «улажено» с Бюки! А кому вы собираетесь оставить девочку?

Тэмпл. Кому ее оставить? Ей всего шесть месяцев. Я беру ее с собой.

Нэнси. Конечно, вы не можете ее оставить. Никому. Даже мне! Но вы не можете взять шестимесячного младенца с собой в путешествие! Вот о чем я хочу сказать. Значит, и ее вы оставляете, бросаете в колыбели! Она немного поплачет, но будьте покойны, она слишком мала, чтобы плакать очень громко. Никто ее не услышит, никто не придет ей на помощь, — ведь дом-то будет заперт на ключ до следующей недели, до того дня, когда вернется мистер Гоуен. Вернется, но к этому времени все будет улажено, ребенок перестанет плакать и вы, наконец, сможете развлекаться.

Тэмпл. Подай мне пальто!