Реквием в Брансвик-гарденс

Вита Парментер сидела на кровати, подпертая с боков подушками. Первым делом взгляд Питта подметил кровь. Ею был залит весь перед ее платья и забрызгана бледная кожа ее горла – эти брызги подчеркивали пепельно-серое лицо и горящие лихорадочным блеском глаза. В нескольких шагах от хозяйки стояла ее горничная, Брейтуэйт, со стаканом в руке. Вита казалась измученной.

– Прошу прощения за вторжение, миссис Парментер, – начал Питт. – Если бы у меня была какая-то альтернатива, я предпочел бы этого не делать.

– Понимаю, – ответила женщина ровным тоном. – Вы всего лишь выполняете собственный долг. Ну и, на мой взгляд, нам будет проще поговорить с вами прямо сейчас, чем начинать эту тему завтра утром. Нужно сообщить вам… вынести за пределы семьи кое-что, способное снять с меня часть бремени. Не кажется ли вам это желание… эгоистичным?

Она посмотрела на него с полной искренностью.

– Нет. – Не дожидаясь приглашения, полицейский опустился на туалетный стул. – Эта причина кажется мне вполне убедительной. Прошу вас рассказать мне все, что случилось: так, как это запечатлелось в вашей памяти.

– С чего начать?

– С чего вам будет угодно.

Задумавшись на несколько мгновений, Вита глубоко вздохнула.

– Не знаю, какой был час. – Она с трудом кашлянула. – Я как раз переоделась к обеду. Брейтуэйт оставила меня и спустилась вниз. У слуг настало время обеда. Они едят раньше нас, но вам, наверное, это известно? Ну да, конечно.

Она заморгала, а потом с трудом заговорила снова:

– Простите. Я несу какой-то вздор. Никак не могу сосредоточиться. – Ладони ее судорожно комкали постельное белье. – Я решила сходить и посмотреть, как идут дела у Рэмси, быть может, даже поговорить с ним. Он стал таким… одиноким. Почти не выходил из комнаты. Я подумала, что мне стоит попробовать уговорить его хотя бы пообедать с нами. – Глаза ее впились в лицо Питта. – Если вы спросите теперь, зачем мне это понадобилось, я ничего не скажу. Этот жест показался мне совершенно естественным и нормальным.

Она закашлялась, и Брейтуэйт снова подала ей стакан.

– Спасибо, – пробормотала Вита, отпивая воду.

Томас ждал.

Вновь прокашлявшись, миссис Парментер продолжила с легкой и благодарной улыбкой:

– Я постучала в дверь кабинета и, услышав его ответ, вошла. Он сидел за заваленным бумагами столом. – Я спросила о том, как продвигается его работа. Безобидный вопрос и вполне естественный… как вам кажется?

Женщина посмотрела на суперинтенданта, взглядом ища его согласия.

– Вполне естественный, – кивнул тот.

– Я… я подошла к столу и взяла в руки одну из бумаг. – Голос хозяйки дома вдруг сделался хриплым. – Это было любовное письмо, суперинтендант, очень… страстное и очень… очень красочное. Я в своей жизни никогда не читала ничего подобного. Я не знала, что люди… женщины могут пользоваться таким языком, что они могут даже в мыслях применять такие слова. – Вита нервно усмехнулась, не в силах скрыть смущение. – Признаюсь, я была потрясена. Что, должно быть, отразилось на моем лице. Иначе и быть не могло.

– Это было письмо женщины к мужчине? – уточнил Томас.

– O да. Достаточно… очевидного содержания. Как я уже сказала, мистер Питт, оно было весьма… откровенным.

– Понимаю.

Миссис Парментер посмотрела вниз, а затем вновь быстро подняла взгляд к собеседнику:

– Оно было написано почерком Юнити Беллвуд. Я достаточно хорошо его знаю. В доме хватает написанных ею бумаг. Ради этого ее и нанимали.

– Понимаю, – повторил полицейский. – Продолжайте.

– Тут я увидела другие письма, написанные рукой моего мужа. Они также были любовными, однако много более… сдержанными. Более духовными, если угодно… духовными… – Преодолевая душевную боль, она коротко усмехнулась. – Уже в его стиле… вокруг да около, подразумевающими то же самое, но всегда неконкретно. Рэмси всегда предпочитал излагать свои мысли… метафорами, скрывать физическое и эмоциональное под каким-то духовным обличьем. Но если отбросить иносказания, это было все то же самое.

Питт не имел оснований для удивления. Сам факт смерти старого священника должен был подготовить его к чему-то подобному. Подавляемая страсть, тлеющая и подавляемая потребность, прорываясь на свободу, становится бурной, неуправляемой… неизбежно разрушая не только образ тихой и созидательной жизни, но также нравственности и привычек, меняя даже причуды и вкусы. И все же суперинтендант недоумевал. Он не заметил в Рэмси ничего, кроме одержимого духовными сомнениями церковника средних лет, преждевременно постаревшего, потому что он не видел перед собой ничего, кроме пустыни для своей души. Как же Томас ошибался!

– Мне очень жаль, – негромко проговорил он.

Вита улыбнулась:

– Благодарю вас. Вы очень добры, суперинтендант. Много добрее, чем требует ваш служебный долг. – Она чуть поежилась и сгорбилась посреди окружавших ее подушек. – Рэмси, наверное, заметил выражение на моем лице. Я не стала скрывать свои чувства… свое изумление… и… отвращение. Быть может, если б…

Она потупила взгляд, и Питту на какое-то мгновение показалось, что она не в силах продолжать.