Реквием в Брансвик-гарденс

– Ну почему все вокруг считают, что их собственная вера основана на таком достойном предмете, как религия, a вера Юнити полна скверны и неискренности и основана на эмоциях или невежестве? Вы настолько самодовольны, что от этого просто тошнит… Но это нелепо! Если бы вы увидели себя со стороны, то расхохотались бы. – Она бросала эти слова, как вызов, с лицом, искаженным яростью и пониманием собственной беспомощности. – Вы увидели бы в себе пародию. Но вы слишком жестоки, чтобы быть смешными. Однако победа за вами! Вот что нестерпимо. Победа за вами! Повсюду, вокруг, суеверие, угнетение и невежество. И катастрофическая несправедливость! – Она вскочила, посмотрев на всех со слезами в глазах. – Вот вы сидите здесь и обедаете, a Юнити лежит в саване на холодном столе и ждет, когда ее закопают. А вы разоденетесь…

– Трифена! – Вита безрезультатно попыталась остановить дочь, после чего с отчаянием на лице посмотрела на Рэмси, который по-прежнему молчал.

– …в свои великолепные облачения, – продолжала молодая женщина уже прерывающимся голосом, – органист сыграет свою музыку, хор споет гимны, и вы нараспев произнесете над ней молитвы. Почему вы не можете говорить обычным голосом? – Она все так же с вызовом посмотрела на отца. – Как вы можете говорить подобным образом, если и впрямь имеете в виду то, что говорите? Вы будете проводить свою скверную ораторию, и это при том, что один из вас убил ее! Я все надеюсь проснуться и обнаружить, что все это кошмар, и каждый раз понимаю, что он длится годами – тем или иным образом. Может быть, это и есть ад?

Она взмахнула руками, едва не задев голову Доминика.

– Все это… ханжество! Впрочем, считается, что в аду жарко, однако, возможно, это не так. Быть может, там светло, и он бесконечен… до тошноты. – Миссис Уикхэм повернулась к матери: – И не надо утруждать себя, требуя, чтобы я оставила комнату… Я сама уйду. Если я останусь, меня стошнит.

Опрокинув стул, она вылетела из столовой.

Кордэ поднялся и поставил кресло на ножки. Предлагать какие-то извинения за нее было бесполезно.

Рэмси с несчастным видом смотрел себе в тарелку. Кожа вокруг его губ побелела, а на щеках пятнами вспыхнула краска. Кларисса смотрела на отца, не скрывая страдания. Вита уставилась в одну точку перед собой, не имея больше сил переносить ситуацию, но и не зная выхода из нее.

– Для личности, столь пренебрежительно относящейся к театру, – внезапно охрипшим голосом проговорила мисс Парментер, – представление она устраивает в высшей степени драматическое. Впрочем, несколько переигрывает, вам не кажется? Кресло, пожалуй, было излишним. Кому понравится актриса, переигрывающая всех остальных?

– Она, может быть, и играет, – возразил Мэлори, – а вот я серьезен!

Кларисса вздохнула:

– Какая жалость. Это могло бы стать твоим лучшим оправданием.

Доминик быстро посмотрел на нее, однако девушка снова повернулась к Рэмси.

– В чем? – Ее брат не хотел прекращать разговор.

– Во всем, – ответила она.

– Я ничего не делал! – проговорил молодой человек оборонительным тоном, а затем склонил голову в сторону отца.

На щеках Клариссы проступили два лихорадочных пятна:

– Ты хочешь сказать, что не сталкивал Юнити? Я думала об этом. Должно быть, интрижка у нее была с Домиником.

Вита окинула комнату яростным взглядом. Круглые глаза ее были полны гнева. Она набрала воздуха в грудь, чтобы что-то сказать, однако ее дочь продолжила громко и отчетливо:

– Теперь, если хорошенько подумать, я могу припомнить много мгновений, когда она искала его общества… все эти взгляды, кокетство, желание встать рядом с ним…

– Это не так! – возразила наконец хозяйка дома таким тугим голосом, как будто горло ее едва пропускало слова. – Ты говоришь невозможные и безответственные вещи, которые не следует повторять. Ты меня поняла, Кларисса?

Девушка с удивлением посмотрела на мать:

– Если Трифена может едва ли не открытым текстом говорить, что это папа убил Юнити, почему мне нельзя сказать, что у Юнити не было романа с Домиником? Разве такое невозможно?

Кордэ ощутил, что лицо его пылает. Он также вспомнил мгновения, о которых говорила мисс Парментер, и яркость воспоминаний ужаснула его, заставив пожалеть о том, что он в данный момент присутствует за этим столом… перед Витой, задетой и разочарованной, Мэлори, пренебрежительно прикусившим губу, и Рэмси, избегающим смотреть всем в глаза и утопающим в своих собственных страхах и одиночестве.

– Могу предположить, что она ему надоела, – продолжала безжалостная Кларисса. – Все эти политические проповеди сделались несколько утомительными. Наступает такой момент, когда все становится практически предсказуемым, а это такая скука! Она не слушает, понимаете, a мужчины ненавидят женщин, которые хотя бы не прикидываются, что слушают их слова, даже если умом находятся в это время где-то далеко. Это искусство. Вот мама в нем – мастерица. Я это видела не одну сотню раз.

Вита покраснела и как будто собралась что-то сказать, однако так и застыла в смущении.

Кроме Доминика, никто не заметил, что дверь отворилась и на пороге появилась Трифена.