Религия

Хотя, может быть, и не знали или не позволяли себе знать, ибо их восторженность была неистощимой, а разговор перешел на оружие, на превосходство турецких мушкетов, на слабость турецких доспехов, не выдерживающих ближнего боя, на топоры и булавы, алебарды, кинжалы и пики, на различной ширины и длины мечи, на их гарды и поперечное сечение, на боевые молоты, которые Борс считал самым надежным инструментом, не знающим равных.

Все это время женщины были тенями на фоне стены, но если Ампаро была рада и наслаждалась теплотой и душевностью компании, то Карла валилась с ног от усталости. В любом случае ей было невыносимо превознесение войны после той печали, которую она испытала в палате «Сакра Инфермерии». Матиас не появился, никто не знал, когда он вернется. Она извинилась и под хор благословения и благодарностей ушла спать, легла, мгновенно погрузившись в глубокий сон.

Она проснулась, ощутив на плече чью-то руку. Ампаро стояла у ее кровати со свечой. Она была завернута в полотенце и с трудом сдерживала волнение.

— Карла, — сказала Ампаро, — это Орланду! Это все-таки Орланду!

Карла свесила ноги с матраса и соскользнула на пол. Сердце опережало разум, подпрыгивая до самого горла. Она схватила Ампаро за руку. И сумела проговорить:

— Орланду?

— Тангейзер говорит, Орланду твой сын.

Голова у Карлы шла кругом, она едва не упала обратно на кровать. Она чувствовала, как дрожащее отчаяние сдавливает ей грудь. Карла судорожно вздохнула. Орланду ее сын. Орланду ее сын.

Слезы застилали взгляд. Она сказала вслух:

— Орланду мой сын.

— Ну разве не чудесно? — сказала Ампаро.

Карла поспешно кинулась мимо нее к плащу. Потом повесила его на место. Она не может идти к нему в ночной рубашке. Карла повернулась к простому черному платью, разложенному на столе. Волосы, подумала она. Они растрепаны после сна. Мальчику, разумеется, это безразлично. Но все равно.

Она снова судорожно вздохнула.

— Скажи Орланду, что я сейчас спущусь.

Карла стянула через голову ночную рубашку и отшвырнула на кровать. Ампаро сказала:

— Орланду здесь уже нет.

Карла застыла от ужасного предчувствия. Она закрыла глаза, снова открыла и посмотрела на Ампаро. Радость Ампаро, все еще искренняя, теперь омрачилась. Карла заставила себя успокоиться.

— Где он? — спросила она со всем спокойствием, на какое была способна.

— Не знаю. Тангейзер с Борсом отправились его искать на верфи.

Карла взяла ночную рубашку и снова натянула на себя. В конце концов, хватит и плаща, и черт с ними, с волосами.

— На Калькаракские верфи? — спросила она.

Она взяла с вешалки плащ, посмотрела на пол, отыскивая туфли.

— Нет, — ответила Ампаро. — Верфи Сент-Анджело.

Карла замерла, наполовину натянув плащ на плечи.

После дня, проведенного в госпитале, она очень хорошо знала, что именно с верфей Сент-Анджело отправляются на верную гибель в форт Сент-Эльмо.

Крик вырвался у нее из горла.

Карла, как была босая, выбежала на улицу Мажистраль.

* * *

Суббота, 9 июня 1565 года

Зонра — Марсашлокк — Английский оберж — верфи

Трудный день, но удачный, думал Тангейзер, пока он устало плелся через Эль-Борго к Английскому обержу. Во всяком случае, удачный для него. Он только что докладывал Старки. Все его действия вызвали должное восхищение, но у лейтенанта Английского ланга он застал все высшее христианское командование в состоянии, близком к панике, вызванной двадцатичетырехчасовым кризисом в осаде Сент-Эльмо.

После семнадцати напряженных дней отчаянной, неистовой рукопашной туркам удалось удержать ров перед фортом Святого Эльма, захватить защитный равелин перед главными воротами, построить лестницы и перемычки, ведущие к колоссальной бреши в юго-западной стене. Подобное отчаянное положение вызвало бунт в рядах молодых рыцарей, которые решительно настаивали на вылазке, чтобы умереть, как полагается мужчинам, а не ждать, словно овцы в загоне, за уже не защищающими руинами. Ла Валлетт, с присущей ему гениальностью, отправил защитникам послание, предлагая «бежать в безопасный Эль-Борго». Обвиненные в чем-то весьма похожем на трусость, несмотря на нечеловеческую отвагу, которую они проявляли все это время, раскаявшиеся бунтовщики — для которых возвращение означало презрение со стороны всего ордена — умоляли великого магистра не освобождать их от обязанностей и клялись безоговорочно выполнять все его приказы.

Когда Тангейзер уходил из Сент-Анджело, в верфях собралось подкрепление из пятнадцати рыцарей и девяноста мальтийских ополченцев, чтобы отправиться на другую сторону гавани. И скатертью дорога, подумал Тангейзер. Если хоть немного повезет, завтра, приблизительно в это же время, он сам без зазрений совести покинет это место, отправившись по чернильно-синей воде к берегам Калабрии.

* * *