Тангейзер бывал на том, другом краю и чувствовал там то же бурление в крови, какое ощущал прямо сейчас. Сражаться и умереть за любое дело, правое или неправое, за любого бога, древнего или нового, — это общее желание бурлило в них всех. Борс сумел вбить гвоздь. Та же самая любовь. Мастерски наложенное заклятие. Несмотря на все, Тангейзер ощущал в сердце жажду убийства. Его наставник Петрус Грубениус пришел бы в отчаяние.
«Ты явился сюда только за мальчиком», — напомнил он себе. Его ждала Ампаро и ее глаза, которые, глядя в его глаза, видели только его. Подобного взгляда он никогда не встречал, разве что в воспоминаниях, так давно позабытых, что они больше походили на сны. Лишь здесь, в вони порохового дыма, медвежьего жира и крови, он понял, что любит ее. Но неужели он любит эту вонь войны еще больше? Неужели он слишком далеко ушел от той благодати, с которой родился? А вдруг этот мальчик — лишь призрак, выдуманным им самим, чтобы вернуть его в кровавое болото, которому он принадлежит? А как же графиня, чью руку он завоевал? Сердце Карлы тоже взывало к нему с другой стороны пропасти. Две прекрасные женщины и одна отличная война сражались за его внимание.
— Наверное, я спятил, как и все остальные, — пробормотал он про себя.
— Матиас, — пробурчал Борс.
Тангейзер подошел к нему и вопросительно посмотрел.
— Что случилось, старик? Ты пялишься на луну, словно надеешься прочитать написанный на ней ответ. Ничего не выйдет.
— Как ты думаешь, это не будет стоить нам собственных душ?
— Пф! Даже если и так, мы возьмем за них хорошую цену. Я отлично тебя знаю, ты слишком серьезно обо всем размышляешь. Здесь ты должен предоставить размышлять мне. Мои мозги не отравлены пустыми мечтаниями и бабскими фантазиями.
— Бабскими? — Тангейзер надвинулся на него.
— Вот так-то лучше. А теперь слушай: Ле Мас здесь. Он нас зовет.
Тангейзер обернулся: к ним приближался полковник Пьер Веркуаран Ле Мас. Он хромал, на нижней челюсти у него сочились кровью свежие стежки, спускающиеся по шее под оплечье. Он заулыбался и раскинул в стороны руки, чтобы обнять Тангейзера. Его нагрудник был густо залит подсыхающей кровью.
— Не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал Ле Мас. — В этом месте явно не извлечь никакой выгоды, а я никогда не замечал в тебе склонности к мученичеству.
Борс заметил:
— Нам говорили, что здешний воздух отменно поправляет здоровье.
Ле Мас вдохнул через нос.
— И верно, воздух отличный. Ну а теперь рассказывайте все, как есть.
— Мы приехали, чтобы забрать обратно в Эль-Борго одного мальчишку, — сказал Тангейзер. — По приказу великого магистра. Орланду Бокканера. Беглец. Он обычно называет себя Орланду ди Борго.
— Мальчишка, из-за которого столько суеты, должен носить звучное имя. Я его не знаю, но поговорю с людьми. Должен заметить, если он и был мальчишкой по приезде сюда, то уже перестал им быть. Однако же — дело ваше. Мои провансальцы и толпа ваших испанцев строятся.
Ле Мас взмахнул алебардой; ее зловещего вида края были недавно заточены. Борс выхватил свой чудовищный двуручный меч.
— Дай Матиасу полукопье, — сказал Борс, — или какой-нибудь из этих замечательных туркорубов.
— Там впереди будет полно оружия, — пообещал Ле Мас.
Когда мужчины собираются ради драки, требуется больше, чем просто усилие воли, чтобы остаться в стороне. Тангейзер подчинился естественному ходу событий, и они пошли за Ле Масом туда, где он принялся собирать после отдыха своих людей. Некоторые пользовались передышкой, чтобы облегчить кишки или мочевой пузырь, они приводили себя в порядок, брали на плечо оружие и проверяли друг у друга, в порядке ли доспехи. Тангейзер оказался в строю рядом с бочонком воды, он влил в себя два полных квартовых ковша. Потом перешел к полковнику, стоявшему во главе колонны. Ле Мас, несмотря на общий шум, продолжал болтать, словно они прогуливались по деревенской улочке.
— А кто остался заправлять вашей таверной, «Оракулом»? Еврей?
— «Оракул» починить труднее, чем этот форт. От него остались одни головешки.
— Как это?
— Инквизиция.
— Значит, на моей совести лежит еще более тяжкий груз. Я рад, что представился шанс попросить у тебя прощения.
— За что?
— Когда я приехал из Мессины, я рассказал брату Жану, Ла Валлетту, что ты за вояка, как ты набирал для меня бывших tercios, ну и об остальном, и он проявил необычайный интерес. А надо сказать, несмотря на все свое благочестие, он обладает острым и расчетливым умом. И следующее, что я вижу, — тебя в его кабинете. Ты возник там прямо как греческий огонь Мустафы — из ниоткуда. Значит, это я виноват в том, что ты сюда попал.
— Для этого потребовалась гораздо большая шайка негодяев, чем ты и Ла Валлетт.
— А в эту шайку входили женщины?
Тангейзер подозрительно посмотрел на него, и Ле Мас захохотал.
— Он спросил меня: «Фра Жан, а он любит женщин, этот человек?» Ну и я ответил… — Он посмотрел на Тангейзера. — А что ты хотел бы, чтобы я ему сказал, а, Матиас?