Религия

Вспышки и зажигательные ракеты взрывались над головами усердных человекоубийц. Вдалеке к подножию насыпи подтягивался свежий отряд воинов. Их командира Орланду узнал — в основном из-за того, что тот смеялся, — знаменитый французский искатель приключений полковник Ле Мас, храбрейший из храбрых, и даже в этой исключительной компании признанный лучшим среди равных. Ну кто еще стал бы смеяться в таком мрачном месте? Орланду с дрожью подумал: что, если сам Ле Мас возьмет хлеб и вино от Господа из его бадьи? Подумать только! Он пообещал себе на этот раз идти с гордо поднятой головой. Но в любом случае придется подождать, пока выяснится, не помешает ли он их маневру. Ле Мас жестикулировал, обращаясь к двум собеседникам, которые были даже больше, чем он сам; они тоже смеялись, а один, настоящий гигант, вскинул к плечу самый длинный мушкет, какой только доводилось видеть Орланду. Дуло мушкета сверкнуло серебром в свете разрывов, и облачко белого дыма улетело куда-то ввысь над уцелевшим парапетом. Чье-то тело упало, а гигант опустил ружье и гордо кивнул остальным; второй человек снял свой шлем и передал ему, и Орланду увидел, что это капитан Тангейзер. Значит, рядом с ним — Борс, который называл Орланду своим другом и обещал научить его играть в триктрак. Тангейзер тоже прижал к плечу длинное ружье и выстрелил, как показалось, очень быстро. Второе наряженное в цветные одежды тело покатилось со стены вниз. Пару турецких воинов подстрелили, словно зайцев. Какие меткие стрелки! Тангейзер что-то сказал, разворачиваясь и надевая снова свой морион, и все трое снова засмеялись. Подумать только! Смеются!

Орланду поднял бадью за веревки и двинулся вперед. Руки стонали от боли. Ничего не пролью, поклялся он. Он надеялся, что они не заметят его раньше времени, пока он не двинется в путь после второго привала, когда, возможно, сумеет найти в себе больше силы, чем у него есть. Он попробовал бежать короткими, пританцовывающими шагами, содержимое бадьи заходило волнами, а мышцы почти тут же снова обожгло. Лицо Орланду кривилось, легкие с хрипом втягивали воздух. Он глядел во все глаза, пытаясь понять, не заметили ли его трое мужчин, но он был в тени, а они на свету. Ему нужно отойти от стены. Он почувствовал, как веревки снова заскользили, остановился, поставил бадью на землю и обругал ее. Он подумал, что следующий марш должен привести его к Борсу даже ближе, чем нужно, тот, конечно же, окликнет его, представит Тангейзеру и Ле Масу, как это принято у друзей. Или же Орланду сам предложит им подкрепиться. И тогда Борс скажет Ле Масу, что это его добрый друг Орланду, который годен на большее, чем таскать бадьи с вином по дерьму и…

Странные горны затрубили, и возгласы облегчения, смешанные с неприличными шуточками, позволили предположить, что турецкая атака отброшена. Орланду поблагодарил Деву Марию, потому что теперь, наверное, солдаты смогут пойти и сами взять свои хлеб и вино. Три приятеля поглядели вверх на завал, откуда толпа защитников расходилась в стороны в образцовом порядке, открывая проход посередине. Тангейзер с Борсом передали свои длинные ружья ординарцам и надели перчатки. Каждый обнажил меч и размял плечи. Снова раздался звук горна, на этот раз это был христианский горн. Повсюду засвистели. Знамена с разными изображениями заколыхались, созывая свои отряды. Отряд Ле Маса выстроился клином. Клин нацелился острым концом в просвет на вершине залитой кровью насыпи, а резерв потянулся к парапетам через пелену горячего охряного дыма.

Неужели это означает, что битва не окончена? Неужели турки настолько безумны, что вздумают вернуться? Орланду подхватил свою бадью и потопал вдоль стены, чтобы все узнать.

* * *

Отряд Ле Маса выстроился вдоль пролома, а те, кто удерживал брешь до полуночи, отошли. Они увязали, словно в болоте, в липких результатах битвы, и облегчение сменялось в них внезапной усталостью. Испанцы Ле Маса приканчивали пиками турецких раненых, а тела сбрасывали в канаву внизу. Пока шла битва, турецкие саперы прорвались на некоторые участки рва и установили там короткие настилы. Еще они перебросили в качестве мостков корабельные мачты. Среди клубов кислого дыма осталось лежать растерзанными кучами не меньше четырех сотен свежих тел; некоторые из них до сих пор шевелились и бормотали слова Корана. Многие были обуглены и дымились в лужах греческого огня. Позади павших Тангейзер разглядел отряд, ковыляющий с поля боя. Турки уносили с собой покалеченных товарищей, направляясь обратно, где вскоре им предстояло выслушивать едкие насмешки своего аги.

— Твои янычары решили уйти на ранний ужин, — сказал Борс.

Тангейзер покачал головой и указал на зеленые одеяния и белые тюрбаны, затаившиеся во рву.

— Это ерикулу — регулярная пехота. Янычары появятся вслед за ними.

Борс указал рукой:

— А эти что делают?

Внизу у подножия насыпи, через равные промежутки в двадцать шагов, ординарцы расставляли громадные бочки, приколачивая к краям мостки. Они наполняли их морской водой из бочонков на телеге.