Религия

Орланду поглядел в щель в воротах. И точно, белая борзая стояла под дальней стеной, обгрызая нежные листочки с темно-зеленого куста, словно собираясь залечивать раны. Верность долгу лежала на душе Орланду тяжким камнем. Он не мог сбросить его. За то, что проник в сад без спроса, ему грозила порка или даже заключение в казематах Святого Антония, но если он попросит разрешения, ему наверняка будет отказано. Кажется, собака избрала своим убежищем этот сад по тем же соображениям. Он поднял щеколду и открыл ворота, борзая обернулась, посмотрела на него, наклонив вперед торчащие уши, ее изящное тело замерло.

Орланду закрыл за собой ворота.

Он пошел по дорожке между растениями. Подойдя ближе, он в первый раз разглядел глаза собаки. Они были большие, влажные, черные, как оливы у церкви Святого Петра. Они были наполнены невыразимой тоской. Эти глаза уязвили его в самое сердце. В последний момент собака упала на бок и забила по воздуху лапами, словно в надежде, что ей почешут живот и это приглашение поиграть спасет ей жизнь. Орланду с изумлением увидел, что собака, которую он все это время считал кобелем, оказалась сукой.

Орланду опустился на корточки, собака вскочила на ноги и прижалась узкой мордой и длинной белой шеей к его груди, она высунула розовый язык и тяжело задышала от жары. Орланду обнял ее. Она была сплошные кости и мышцы, но ее шерсть была нежной, как бархат, он чувствовал, как бьется под его рукой ее сердце. Нож дрожал у него в руке. Не будет большим грехом, если он выскользнет обратно за ворота и оставит ее здесь, в тени.

— Да простит тебя Господь.

Орланду опустился на одно колено и развернулся, прижимая к себе собаку еще сильнее. В двери в задней стене обержа стоял монах. У него были редкие волосы, свисающие седыми прядями. Голос у него был добрый, а глаза такие же тоскливые, как у собаки. Орланду узнал отца Лазаро, потому что Лазаро много лет назад выходил его от детской лихорадки. Не многие рыцари удосуживались выучить мальтийское наречие, потому что это был язык «маленьких людей», но, поскольку главными пациентами были крестьяне и горожане, отец Лазаро бегло говорил по-мальтийски. Он был не рыцарем ордена, а капелланом. Он подошел к Орланду.

— И еще прими мою благодарность, — сказал он. — К своему стыду должен признать, что эта обязанность оказалась для меня слишком болезненной, я не смог набраться храбрости исполнить ее.

— Она ваша, отец? — осмелился спросить Орланду.

— Я взял ее, потому что она не выказывала особенной расположенности к охоте. Прошлой ночью я отправил ее в город, чтобы кто-нибудь другой, кто-то вроде тебя, взял на себя ответственность за ее судьбу. И за это я прошу прощения.

Орланду склонил голову. Сейчас его сердце колотилось так же часто, как и у борзой. Он осознал, что его ноги в запекшейся грязи, штаны и рубаха разодраны, вонючий кусок овечьей шкуры примотан к руке, и все в нем в отличие от кроткого святого монаха кричит, что он наемный убийца.

— Отец, прошу вас… — В горле у Орланду пересохло, и он сглотнул. — Прошу вас, выслушайте потом мою исповедь.

Лазаро встал рядом с ним и положил ладонь ему на голову. От этого прикосновения по всему телу прошла волна целительного утешения.

— Ты не должен идти против своей совести, — сказал Лазаро, — потому что это будет означать, что ты ослушался Бога — уж лучше ты ослушаешься нашего великого магистра.

— Как ее зовут, отец?

Лазаро убрал руку, и таким образом, как показалось Орланду, он решил судьбу борзой собаки.

— Лучше тебе не знать, — сказал он.

— Почему?

— Потому что, будь то человек или животное, легче убить жертву, не зная ее имени.

— Прошу вас, отец, буду ли я знать ее имя или нет, легче от этого не станет. Но мне хотелось бы поминать ее в своих молитвах.

— Я называю ее Персефоной.

Орланду не понял, но повторил имя:

— Персефона.

Лазаро увидел, как собака лизнула Орланду в шею.

— Кажется, она тоже прощает тебя, — сказал он.

Орланду стиснул зубы и приставил нож к груди Персефоны.

Подражая рыцарям, прошептал:

— Во имя Христа и Крестителя.

Он воткнул нож так глубоко, что его кулак уперся в выступающую грудную кость. Персефона закричала почти по-человечески и с пугающей силой рванулась из его рук. Орланду схватил ее крепче, до половины вытащил нож, изменил угол наклона и снова погрузил в тело. Он почувствовал, как что-то хрустнуло, затем взорвалось под его лезвием, и через миг от ее силы не осталось ничего и длинная белая шея упала ему на колено.

Орланду вытащил нож, и багровые капли испачкали снежно-белую шерсть. Ему хотелось выбросить нож, но он не мог оставить такую гадость в этом саду. Не вытирая, он сунул его за веревочный пояс. Потом принялся поднимать тело обеими руками, чтобы отнести на телегу, выпотрошить и сжечь, но Лазаро положил руку ему на плечо.

— Я сделаю все остальное. Оставь ее здесь.

Орланду положил тело на землю под кустом. Потом перекрестился.

— Отец, а у собак есть душа?

Лазаро улыбнулся.

— Не грешно надеяться, что есть. И поскольку мы оба с тобой должны позаботиться о собственных душах, мы вместе отправимся на исповедь к отцу Гийому.