— Скажете, что хотите подтвердить личность мальчика, поскольку на него свалилось неожиданное наследство. — Он взглянул на ее рот, что делал теперь все чаще. — И немалое наследство. Вы действуете по поручению завещателя, который полностью доверяет вам и чье имя вам запрещено раскрывать. — Он развел руками, словно не было ничего проще. — Так вы ни разу не солжете и в то же время никого не выдадите. Вряд ли найдется такой грубиян, который станет допрашивать благородную даму вроде вас.
Взгляд его сияющих глаз переместился, словно против его воли, на ее шею и грудь. Она знала, что он хочет ее тела и мысленно уже сжимает ее в объятиях. Она желала его с не меньшей силой. Тот факт, что он бросал сладострастные взгляды и на Ампаро, лишь усиливал ее желание. Матиас поднялся из-за стола и жестом позвал Борса.
— Мы на бастионы, присмотреть за наемниками и ополченцами. В темноте у людей проявляются такие мысли, которые они держат при себе при свете дня.
С этими словами он ушел, оставив ее гадать, на что похоже прикосновение его рук.
В субботу он заехал, возвращаясь с разведки, сообщить, что авангард из трех тысяч турок, включающих и отряд янычаров, высадился в заливе Марсашлокк, в пяти милях южнее. Они разграбили деревню Зейтун и окружили христианский патруль, которому удалось уйти, только потеряв нескольких рыцарей убитыми и пленными. В числе захваченных турками был Адриен де ла Ривьер, которому Карла предоставляла ночлег всего несколько месяцев назад. Когда она спросила, что с ним будет, Матиас ответил, что сначала его будут пытать мастера своего дела, а затем его задушат шнурком. В ту ночь Карла плохо спала. Ла Ривьер показался ей тогда таким несокрушимым в своей молодости и отваге. Она задумалась, что же она натворила, затащив своих товарищей в мир, полный опасностей и жестокости.
В воскресенье она вовсе не видела Матиаса.
К вечеру турецкий главнокомандующий, Мустафа-паша, высадился в заливе Марсашлокк с основной частью своей громадной армии. Они разбили лагерь на плоской местности рядом с Марсой, западнее Большой гавани. Карла узнала от Борса, что идут горячие споры из-за того, разумно ли отдавать туркам эту землю без сопротивления, но мнение Ла Валлетта, которого поддерживал Матиас, в тот день победило. Христиан было слишком мало, чтобы они могли вести сражение на открытом берегу. Лучше позволить туркам подойти к стенам. Когда стемнело, сторожевые костры авангарда янычаров загорелись рядом с деревушкой Заббар, в какой-то миле от стены среди округлых желтых холмов.
Все эти дни Ампаро мало говорила, задумчивым взглядом наблюдая за лихорадочной деятельностью вокруг и видя что-то, понятное только ей одной. Она принялась оживлять маленький садик позади дома, безрассудно растрачивая на цветы столь ценную воду. Но она рассуждала так: если всем людям суждено умереть — а она слышала, что люди делают это часто и регулярно, — тогда можно хотя бы оставить на память о себе что-нибудь красивое. Ее волшебное зеркало не показывало ничего в три первых дня в этом доме, словно окно в иные миры задернули занавеской, но Карла нисколько не жалела, потому что все предсказания наверняка были бы безрадостными. Они не музицировали вместе, казалось, что это будет неуместно среди общих мрачных настроений. Их инструменты лежали в комнате Карлы нераспакованные.
В понедельник, когда Матиас заехал к ним, направляясь на разведку во вражеский лагерь, Карла с Ампаро, стоя на коленях, пропалывали сорняки в заброшенном садике. Карла обернулась и увидела, что он улыбается, словно это нелепое зрелище вселяло в него оптимизм.
— Я рад, что вы воспринимаете наше бедственное положение с таким апломбом, — сказал он.
Карла стряхнула с рук мелкую пыль и подошла к нему. Ее сердце дрогнуло при виде его лица и при звуке его голоса, и она подумала, что это, наверное, заметно.
— Мы хотели найти себе более полезное занятие, — сказала она, — но нам ничего не позволили. Отец Лазаро сказал нам, что лазарет — это тоже мужская вотчина. И нам, разумеется, запрещено даже приближаться к его стенам.
— Когда лазарет выплеснется прямо на улицы, Лазаро придется изменить свое мнение.
Он, казалось, был совершенно твердо уверен, что подобный ужас случится, и она растеряла всю свою веселость.
— Вам удалось обнаружить какие-нибудь следы нашего мальчика? — спросил он.
То, что он сказал «нашего», тронуло ее. Она отрицательно покачала головой.
— В camerata не записано никого, родившегося в тот же день или хотя бы близко к этой дате. В церкви Благовещения есть две даты — за неделю до его рождения и через неделю после. Обе девочки. А монахи в госпитале были слишком заняты, чтобы отвечать на мои вопросы.
— Еще будет время, хотя чем скорее мы это сделаем, тем лучше.