Религия

Это же абсурд. В кого он превращается? Они почти не выходили из комнаты эти два дня; простительная слабость, даже по его меркам, но она не давала ему покоя. Стараясь ступать как можно осторожнее, Тангейзер встал на пол. Обернулся и посмотрел на нее. Снова поцеловал. Да, в голове полный сумбур. Он услышал звон доспехов и приглушенные протестующие крики, полные отчаяния; звуки доносились с улицы, и хотя он знал, что там увидит, все равно подошел к окну.

Два сержанта Религии, надо полагать арагонцы, гнали обнаженного, закованного в цепи турка по улице Мажистраль. Судя по шрамам, расползшимся по спине последнего, словно какие-то жирные подкожные паразиты, это был галерный раб. Рот у него был заткнут узлом старого каната, чтобы заглушить мольбы, с которыми он пытался обратиться к солдатам по пути на эшафот. Согласно указу Ла Валлетта, этот раб был восемнадцатым мусульманином, которого должны были повесить, с тех пор, как кукловода казнили на бастионе Прованса. Недостаток этой квартиры заключался в том, что обреченных на смерть каждое утро протаскивали под окном. Тангейзер отметил, что надо спросить Старки, нельзя ли выбрать какую-нибудь другую дорогу. Восемнадцатый раб напомнил ему, что он уже слишком долго задержался на Мальте.

Он искал повсюду, пытаясь обнаружить имя или хотя бы воспоминание, какой-нибудь слух о мальчике, родившемся в канун Дня всех святых в 1552 году, и не нашел ничего. Если сын Карлы еще жив, Тангейзер сомневался, что он на острове. Он подумал, не уговорить ли Карлу уехать прямо сейчас, пока война не поглотила их, но его гордость не позволяла ему так просто признать свое поражение. Карла в любом случае не сдастся. Он подобрал с простого дубового пола свои сапоги и одежду и голый, как был, пошел вниз по лестнице.

В саду на задворках обержа он заставил двух рабов установить две огромные бочки, наполненные морской водой. В земле под этими бочками Тангейзер с Борсом припрятали сундук с пятьюдесятью фунтами опиума. Чем дольше будет идти война, тем нужнее он будет, и они с Борсом собирались перед отбытием с острова сорвать приличный куш. Тангейзер помочился в пыль и погрузился в бочку, выругавшись, потому что вода оказалась совсем холодной. Он опустился на корточки, и соленая вода поднялась ему до подбородка. Теперь он сидел и смотрел, как небо цвета розовой морской раковины с сероватыми краями бледнеет и делается нежно-голубым. Остаток дня ему предстоит провести в изнуряющей жаре, и, сидя в холодной воде, он ощущал сладостную тоску по горам и снегу. Именно благодаря ванне, во всяком случае частично, и начался его роман с Ампаро.

* * *

Однажды утром, пока он отмокал в своей бочке, она забралась на садовую стену, как будто бы стены строились исключительно для этой цели, наклонилась над бочкой и без всякой ложной скромности или стыда принялась восхищенно разглядывать его татуировки.

Он начал объяснять значение вытатуированных надписей, что-то рассказывать о священном культе янычаров, живущих в казармах со своими babas, наставниками-дервишами, совершенно избегающих женщин и читающих стихи у костров, ценящих превыше всего смерть во имя Аллаха. Но, пусть к содержанию его лекции она не выказала ни малейшего интереса, он обнаружил, что она совершенно зачарована видом его тела; Ампаро гладила и ощупывала его длинными пальцами с миндалевидными ногтями, и это оказалось искушением более сильным, чем он смог вытерпеть. Он не собирался заводить интрижки ни с одной из этих женщин, поскольку любви всегда сопутствует несчастье, но, рассудил он, жизнь коротка и становится короче с каждым днем. Он выбрался из бочки в состоянии очевидно возбужденном, и, после некоторых обоюдных и спонтанных жестов и объятий, она оказалась у него на руках, и он отнес ее в комнату, где она спала сейчас.

Он поступил как дурак, но что делать, таков уж он от природы. Когда прохладная вода прогнала из головы остатки сна и желания, мрачные воспоминания об исламе и неразрешимую загадку: как можно любить одну женщину, если это, конечно, любовь, и строить планы о женитьбе на другой, — Тангейзер решил, что ситуация, в которой он оказался, самая странная на всем белом свете.

* * *

Со времени первой, незавершенной, битвы, 21 мая, Тангейзер не принимал участия ни в каких сражениях, чему был чрезвычайно рад. Турки пока еще не отрезали Эль-Борго от остальной местности, поскольку их внимание было приковано к другой точке, к форту Сент-Эльмо, и выскользнуть за Калькаракские ворота до восхода солнца не составляло труда. Он сделал уже много вылазок за ворота, прикрываясь образом торговца опиумом из ordu bazaar, передвижного отряда торговцев, приписанного к турецкой армии, который стоял сейчас за холмами на равнине Марса.