РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

На востоке это учение развито еще более широко, оно было своеобразно развернуто учителями буддизма[217]

. Все живое стремится вырваться из этого миража явлений для того, чтобы перестать быть, но это «перестать быть» не значит уничтожиться, сделаться равным нулю. Это значит потерять все страсти, всякое, желание двигаться, всякую жизнь, ибо жизнь предполагает изменение. Если бы мы были всеблаженны, то мы но изменялись бы, мы застыли бы и перестали проявлять себя. Такое существо ничем себя не проявляет, но оно потому себя ничем не проявляет, что оно всеблаженно и в блаженности своей оно вечно. Это, по буддизму, нирвана. Это уже не райское представление о боге. Человек хочет как–то вырваться из этого болота бытия, в котором он далеко не всеблажен.

Это миросозерцание, жаждущее обмана. В многострадальной Индии после страшных общественных невзгод, когда голод, эпидемии, внутренние раздоры совершенно потрясли человеческое сердце, или в греко–римском мире на его закате, когда каждый сенатор дрожал перед императором, который мог отнять у него не только имущество, но и жизнь только потому, что он богат, и когда император в свею очередь дрожал перед своим вольноотпущенником, чтобы он не распорол ему брюхо, а солдат трепетал, чтобы император, заметив его взгляд, не бросил его на съедение львам, — вот в таком мире, где не давала удовольствия с никакая жизнь, где не было надежды впереди, там оставалось только надеяться на то, что можно как–то вырваться из этого материального ада. К любви, к жизни, к природе, могущей доставить радость, относились, как к греху. Человека, отказавшегося от всех радостей жизни, считали за идеал, считали за самое высокое, что может быть достигнуто человеческой душой.

Если свободный человек нынешнего времени отбрасывает религию раба, то современный активный борец говорит: оставьте меня с вашей нирваной! Нирвана навевает на него непроходимую скуку. Лсссинг[218]

, великий немецкий критик, сказал: если бы бог в одной руке держал истину, в другой — искание истины, я бы сказал: оставь истину для себя, мне дай искание. Современный человек говорит буддисту: «Оставь это блаженство для себя, для меня важнее видеть всегда новое, я хочу творить!» Нынешний европеец прежде всего пролетарий, сознательный пролетарий, любит труд, любит природу, он любит борьбу, он рвется не к блаженству, а к постоянным, вечно идущим вперед завоеваниям в области знания, красоты и правды. Поэтому нам миросозерцание буддизма чуждо, поэтому мы не хотим его. Мы не хотим отказываться от жизни. Мы знаем, что она нас заставляет страдать, но мы знаем также, что испокон веков наши отцы, деды и мы сами формируем этот земной шар, мы видоизменяем эту землю и эта–то работа доставляет нам содержание жизни, это отвечает нашему идеалу.

Мы идем к тому, чтобы перед нами вспыхнули реальные идеалы, еще более отдаленные от теперешней нашей жизни. В этом наша жизнь и наше счастье. Поэтому про такого бога, который спит во всеблаженном состоянии, мы не хотим слышать. Это бог усталых людей, а мы не устали. Мы молоды, в нас силы кипят, и мы считаем себя выше этого бога. Мы не можем верить в этого бога — богдыхана, покоящегося где–то в непробудной дремоте. По причинам научным мы тоже не можем в него верить, потому что нельзя привести ни одного веского доказательства его бытия. Это есть выдумка, за которую с точки зрения научной нельзя сказать ничего, и тем самым она бесповоротно падает.

Возьмем теперь буржуазный атеизм. Когда типичный буржуа становится неверующим, когда он не верит «ни в сон, ни в чох», тогда он становится негодяем, потому что, когда он верит, тогда его сдерживает страх суда божия. Ничто другое его сдерживать не может. Его индивидуалистическая совесть целиком связана с богом. Даже величайший мудрец буржуазного мира, Кант, говорит: человек не должен спрашивать награды за добро, которое он делает. Он может не верить в то, что зло будет наказано; Он должен исполнять свой долг только в силу этого самого долга. Если он для своего поступка допускает какое–нибудь другое объяснение, он уже не моральный человек. Казалось бы, на какую высоту поднимается Кант! А между тем он допускает существование бога! Он говорит: мы не можем отрешиться от веры, что бог направляет нас к добру. У Канта нет уверенности, что буржуазный человек может удерживаться от совершения злых и выгодных ему поступков, если сможет совершать их безнаказанно.