РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Весь этот темный массив в человеческой культуре, который мы называем в общем религиозной мыслью, религиозным чувством, есть тяжелое бремя на плечах трудового человечества. Это тем более тяжело, что значительная часть именно трудового человечества оказывается еще под его обаянием, оказывается еще скованной его темными цепями, а соответственный уклон многих так называемых образованных людей в область полной или половинчатой религиозной мысли способствует закреплению этих цепей. Самое своеобразное в нашей борьбе против религии заключается в том, что вражда здесь у нас самая сильная, самая глубокая… И тем не менее, как раз в этом месте нашего соприкосновения со старым миром, где взаимная ненависть очень жгуча и где опасность для обеих сторон очень велика, мы не можем пустить в ход никакого прямого оружия, мы совершенно не можем действовать открытой силою.

Не говоря уже об общей вредоносности религии, относительно которой нечего нам с вами распространяться, — нужно сказать, что и опасность непосредственная, социально–политическая опасность в этом месте фронта велика. Было бы в высшей степени легкомысленно считать, что так называемая живая церковь[221]

— на самом деле только полуживая церковь, а противоположные ей церковные группы и вовсе мертвы. Нет, они представляют собой довольно, сильного зверя, с которым более или менее нам придется перемериться. Если бы Советская власть хоть сколько–нибудь качнулась, если бы открылись какие–нибудь отдушины для контрреволюции, мы можем сказать с уверенностью, что эта контрреволюция сейчас же сомкнется с церковными рядами и что церковь дернет за те многочисленные нити, которыми она располагает и которые могут воздействовать на еще далеко не вымерший фанатизм наших крестьян, просто обывателей, женщин, подчас женщин–работниц и т. д.

Это опасный враг, который, чувствуя сейчас, что мы сильнее, притаился, втянул в лапы когти, иногда старается даже ласково мурлыкать, окрашивается в розовый цвет, выдавая себя за «советское духовенство»^..]

Политика нетерпимости с нашей стороны заблагостным учением для тех темных масс, среди которых мы его распространяем. Кроме того, мы вносим грамотность единственную, которая возможна. Почему вы нас отталкиваете? Почему вы не хотите нам дать простора? И глухим ропотом толщи населения поддерживают эти протесты, эти заявления мусульманских попов.

И тут нам нужно быть еще осторожнее, потому что одна из наших заповедей есть терпимость. Мы не можем от этого пункта нашей программы отойти. Всякому человеку предоставляется мыслить и верить, как он хочет. Мы можем переубедить людей, но мы не можем запрещать их верования. Если бы мы стали это делать, то в какое положение мы попали бы? По отношению к православной церкви мы, действительно, повели бы политику, резко противоположную царской, но по отношению к еврейской религии, мусульманской и другим — мы бы оказались в положении царских насильников. Нам могли бы сказать, что вот власть–то другая, а гонят нашу веру так же, как и при царской власти! Вот почему по всему этому фронту нам нужна величайшая осторожность. Но это делает этот фронт, может быть, и наиболее увлекательным.

Это — необходимость: не загонять ударами, а вырвать понемногу самые корни. Это —операция очень тонкая, но чрезвычайно плодотворная и чрезвычайно радостная. Потому что хорошо поставленная антирелигиозная пропаганда связана неразрывно и с общехозяйственным подъемом, и с повышением уровня грамотности, и с ознакомлением населения с естественнонаучными данными, которые просвещают его по части того, что творится в мире, ознакомляют его с законами и гнала бы болезнь внутрь. Ударяя церковь но танке, мы, в сущности, вогнали бы ее глубже, как гвоздь. Нам нужно не бить, а вырывать. Тут нужны другие, несравненно более тонкие приемы. Нам приходится не только не надеяться на физическую силу, на силу государственной власти по отношению к церкви, нам приходится бояться пустить в ход эту силу, нам приходится с величайшей осторожностью относиться даже к косвенным формам насилия, даже, например, к очень сверху вниз бросаемой насмешке, к издевательству власть имущих над тем, кто не смеет ответить, потому что такое преждевременное торжество над церковью прибавит усердие верующим, озлобит их, припаяет их серьезнее, чем прежде, к попам. А всякие формы поповского мученичества — это самый настоящий яд для нас!