Религиозная жизнь Древней Руси в IX–XI веках. Язычество, христианство, двоеверие

Второй этап распространения эсхатологических воззрений – эпоха христианизации во времена Владимира Святого и Ярослава Мудрого. В этот период, наряду с продолжавшимся процессом ненасильственного, «информационного» насыщения общественного сознания идеями Воскресения и Воздаяния, проявились и две другие формы изучаемого явления. Первая: церковно-государственные акции, направленные на уничтожение наиболее «языческих» проявлений дохристианской мифологии загробного мира. Характерным примером в данном случае является снос новгородских сопок, функционировавших ранее в качестве своеобразных сакрально-погребальных объектов. Вторая: воздействие собственно мировоззренческих конструкций на весь комплекс культурных традиций, связанных с «выведением» мертвых из социума и ритуальным «оформлением» факта смерти. Данная форма «эсхатологизации» традиционной культуры может быть проиллюстрирована материалами крупных некрополей, принадлежавших важнейшим городам и торгово-ремесленным центрам на «великих водных путях». В первой половине XI в. здесь происходит своего рода стандартизация погребального обряда – в сторону его большего соответствия церковно-монастырской практике (западная ориентировка умерших, могильная яма, уменьшение размера курганной насыпи и количества сопровождающего инвентаря). Эти изменения могли быть вызваны, с одной стороны, проповеднической активностью местных священнослужителей, а, с другой, – более глубоким восприятием идеи посмертного Суда.

Поэтому вполне обосновано заключение А. Е. Мусина о том, что «ингумация победила на Руси не в результате церковно-государственных мероприятий, а в процессе распространения христианских идей через миссионерскую проповедь и социальные связи»[713]

. Хотя вопрос о возможном характере и различных аспектах соответствующих государственных акций нельзя считать закрытым. Данные по XVIII–XIX вв. показывают значимость государственных инициатив в формировании обрядовой стороны погребения[714]

. Очевидно, что «спланировать эволюцию обряда с нарастанием христианских черт насильственными методами было невозможно <…> но «у княжеской власти были все возможности продемонстрировать актуальность христианских идей – погребальный костер, разводимый упорствующими язычниками, был хорошим сигналом для княжеских дружинников»[715]

.

Начало третьего этапа усвоения христианской эсхатологии и сотериологии следует относить к рубежу XI–XII столетий. Данный период характеризовался увеличением возможностей собственно церковного воздействия на массовую религиозность, а, кроме того, и усилением «информационных механизмов». Оба указанных фактора, в конечном счете, обусловили превалирование культурно-интеграционных форм «эсхатологизации», реализовавшихся на уровне погребального обряда в тенденции его «обеднения». Уменьшение размера курганной насыпи и минимизация инвентаря, сопровождающего погребение, свидетельствуют о том, что архаические представления об умерших предках, помогающих живым, теряли свою силу. Наоборот, усиливалось понимание необходимости «заботы» о душах умерших, нуждающихся в заупокойных поминовениях и молитвах. По мнению А. Г. Кузьмина, под влиянием христианства иные формы приняла и тризна на могилах: исчезли состязания и иные подобные ритуальные действа, так как сам переход в иной мир стал вызывать теперь больше тревоги, ввиду неизвестности результатов предстоящего Суда[716].