Реликтовая популяция. Книга 2

Вода почти подступала к узкому карнизу, а травяной навес был предельно скуден, он едва прикрывал ползущих от спящих путров.       Ползти пришлось не меньше двух канторов. Поэтому каждый старался, как можно сильнее вжаться в карниз, ведя носом по земле. Когда, наконец, ползущего останавливали и помогали подняться на ноги, он задыхался, с его одежд, рук и даже лица скатывались комья грязи, и сочилась мутная вода.

Свим делал страшные глаза, прижимал палец к губам, не разрешая говорить и даже отряхиваться, и отсылал приползшего вперёд, подальше от ночлега бандитов…

Бесшумность торна оказалась мнимой – валежник нет-нет да и похрустывал под его ногами.

Чуткие уши выродков пробудили их. Им показалось – кто-то начал бродить в неурочное время. Поэтому послышались окрики по поводу того, что нечего здесь шастать и мешать спать опритам. Ходил бы подальше от них.

Потом вдогонку невозмутимо хрупающему раннему визитёру понеслись проклятия. Однако возмущение бандитов всем этим и закончилось. Им, похоже, и в голову не приходило проверить, кому это вздумалось так рано устраивать прогулку, и они не допускали мысли о возможности появления рядом с ними кого-то не из опритов. И то – чужой не направился бы в сторону основного лагеря, где расположился анахат, спали люди и их стерегли дозоры.

– Куда это его понесло? – высказался Ольдим, но поддержки не получил.

Напротив, Малион даже одобрил действия торна – он отвлекал внимание от команды Свима.

Жариста, едва ли не на правах собственника, шепнула подругам во всеуслышание:

– Встретимся, я у него всё узнаю…

Малион подождал, когда его нагонит Свим.

В неярком ещё свете утра лицо посланника за Камратом показалось предводителю команды неузнаваемым. Со времени их встречи на берегу оно у него осунулось, появились складки, они словно сдвинулись вниз. Оно постарело у него на сотню лет. Глядя на него, Свим внутренне вздрогнул, ибо перед ним стоял невесть откуда взявшийся старец, чем-то похожий на всех тех забытых смертью и людьми стариков, что доживали свои века в хабулине его отца… а теперь в его хабулине.

«Сколько же ему уже лет?» – непроизвольно мелькнуло в голове Свима.

Старик внимательно посмотрел на молодого дурба.

По-видимому, догадался о его изумлении, усмехнулся, поведя подбородком в сторону, и заговорил. И… опять превратился в прежнего Малиона, средне зрелого человека, с сухим лицом, с острым подвижным, но холодным взглядом.

– Где могут быть ваши друзья? – он спрашивал не только у Свима, но и у Клоуды.

Клоуда с появлением Жаристы и других женщин, издёрганных невзгодами и счастливых одновременно от встречи со знакомыми разумными, не оставляла Свима одного ни на минт. Она старалась в каждом случае оказаться в виде заслона от жаждущих, по её мнению, пообщаться женщин, если ей казалось, что между Свимом и кем-нибудь из них расстояние непозволительно сокращалось. А уж при разговоре Свима с Жаристой она непреклонно стояла у плеча дурба и всем видом давала знать – не пора ли тебе, нахалка, закончить беседу не только на словах, но и глазами, и отойти подальше.

Умом Клоуда понимала неуклюжесть своего поведения. Она порой пыталась сдерживать себя, быть более естественной, в конце концов, никто как будто не посягает на любимого ею человека, но всякий раз обнаруживала себя, словно после недолгого беспамятства, в вызывающей позе, которая кричала: – Это моё!

Оттого, когда Свим ответил Малиону:

– О том лучше знает Жариста, надо поговорить с нею. – Клоуда тут же поддержала его:

– Да, Малион, спроси у Жаристы, она тебе всё расскажет, – а Свима при этом придержала за рукав. Пояснила: – Он сам с ней поговорит, и всё узнает без тебя… Ты знаешь, Свим, у меня сегодня всю ночь…

Она хотела пожаловаться на головокружение, усталость, плохой сон и вообще, чтобы Свим общался только с нею, но он встретил капризные слова рассеянным взглядом.

– Будем надеяться, дорогая, – сказал он задумчиво чуть позже, – что дня через два, ну три… Но ты будешь в моём хабулине и вскоре позабудешь о неудобствах этой ночи… Потерпи ещё немного. Будь умницей. А сейчас…

– Пойдём в том же порядке, как шли до этого, – Малион показал перед собой рукой. – Вдоль берега.

Почти под ногами высвечивала гладь мутно-серой воды, в пяти берметах от берега она переходила в дымку густого тумана, а за ней ощущалась бескрайность.

Кромка воды, не запруженная мглой, тянулась извилистой и прерывистой линией вдаль – туман не рискнул выползти на сушу, а притаился чуть поодаль, скрывая от нескромных взоров, что творится на берегу.

Справа, по крутому склону острова теснили друг друга кусты, а ещё выше – росли деревья.

Перед путниками лежал узкий коридор, одна стена которого представлялась мутной однородностью, а другая – зеленеющим разнообразием. Ветви кустов порой перегораживали проход, их не ломали, а пригибали к земле и либо наступали на них, либо перешагивали. Всё это делалось, чтобы идти как можно бесшумнее, хотя множество ног не было возможности заглушить полностью.

Малион нервно оборачивался, укоризненно качал головой, если кто-то оступался или слишком громко начинал говорить.