Ремесло древней Руси

Работа в большинстве случаев производилась одновременно: писцы писали на разных тетрадях и поэтому в середине встречаются недописанные листы или же слишком убористый почерк, говорящий о том, что одному из писцов недостало места[1479].

В некоторых случаях все писцы указывали свои имена, иногда же в записи стояло только одно имя и лишь анализ почерков показывал, что в написании книги, участвовало несколько человек (напр., Лаврентьевская летопись, написанная в 1377 г.). В таком случае можно предполагать наличие мастера и простых писцов[1480]. Нередко наблюдается, что разные почерки рядовых писцов, исполнявших «черное письмо», объединяются киноварными строками и цветными художественными инициалами, выполненными рукой одного мастера-«златописца»[1481].

Такое же явление имеет место и среди художников-миниатюристов. Например, в Радзивилловской летописи миниатюры исполнены двумя мастерами, из которых второму принадлежала руководящая роль: он выправлял непонравившиеся ему рисунки первого мастера, заклеивал их своими композициями[1482]

.

От XIV в. у нас есть сведения о специальных мастерских, организованных при дворе новгородского архиепископа.

Краткий летописец новгородских владык, уделивший большое внимание архиепископу Моисею, сообщает, что он «поживъ въ цѣломудрѣи, и многы писца изыскавъ и книгы многы исписавъ… и посемъ скончася, много писанiе оставивъ». По другому списку: «собра многи писца книжные, каят их преписывати книги святые»[1483].

Книги второй половины XIV в. имеют приписки, говорящие об изготовлении их во владычных мастерских: в 1356 г. Пролог написали «владычни робята» Леонид и Осиф; в 1362 г. евангелие написано «владычным паробком» Микулой; в 1365 г. «владычень писец» Филица написал минею за июль; в 1369 г. «владычень паробок» Семеон написал минею за март; в 1370 г. он же написал минею за октябрь[1484].

Интересное «строение» книг во второй половине XIV в. связано, между прочим, и с усиленным строительством церквей, требовавших богослужебных книг.

Для покрытия этой потребности и были созданы мастерские, в которых работали «владычные паробки» и «владычные робята».

По одной из приписок на рукописи 1355 г. мы можем очень живо представить себе быт такой мастерской, в которой оказалось несколько «паробков», занятых однообразным делом переписки[1485].

Здесь так и чувствуются живые люди, переговаривающиеся между собой, иронизирующие по поводу злого поповского проклятия и откровенно признающиеся, что иной раз их клонит ко сну. Именно в такой среде и получили развитие во второй половине XIV в. радостные послесловия, в которых писец, дописавший книгу, сравнивается с кормчим, приставшим после долгого плавания в «отишье», или со странником, возвратившимся в свое отечество, с волом, избавившимся от ярма, или с зайцем, ушедшим из тенет[1486].

Архиепископские «робята» и «дерзкие на зло» рабы божие очень мало считались с торжественным богослужебным назначением переписываемых ими евангелий, апостолов, прологов, миней и кормчих. Поля роскошных пергаменных рукописей испещрены приписками, совершенно нарушающими строгость канонического текста. То писец восторгается своим пером («Псал есмь павьим пером» — Апостол 1307 г.), то сожалеет о порче («Погыбель перья сего» — Ирмологий 1344 г.) или пространно заявляет: «Господи, помози рабу своему Леониду Языковичу, дай ему, боже, в здравьи списания добыти. Лихое перо. Неволно им писати рабу многогрешному Леониду Офонасовичю»[1487]

.

По припискам мы можем судить о том, когда писцу захотелось спать, что он ел за ужином и т. д. Например: «Тьмно» (Псковский Апостол 1307 г.), «Спать ми ся хощеть» (Устав 1398 г.), «О, господи, помози, о господи, посмеши [sic!]. Дремота неприменьная и в сем рядке помешахся» (1344).

Новгородский писец XIV в. призывает себе в помощь: «О святая безмездьника Козма и Дамияне поспешита борзо к кончю» (Пролог XIV в.).

И несколько далее тот же писец сообщает читателям: «Како ли не обьестися… поставять кисель с молоком». Пскович, переписчик ирмология 1344 г., счел нужным записать следующее: «Сести ужинат — клювования с салом рыбьим». В Псковском Шестодневе 1374 г., написанном тремя разными писцами, текст, писанный последним, третьим писцом, представляет собой своеобразный дневник, из которого выясняется и положение этого писца, и его хозяйство, и привычки. Уже на третьей странице порученной ему части текста он приписывает: «Поити на вечернию. На память святого мученика Климянта» (л. 77)[1488].

На следующей странице писец сообщает о своем желании: «Шести [сести] оужинатъ» (л. 78).

Написав еще одну страницу, он собирается: «В монастырь поехати, пить в Зраковици» (л. 79).

Через две страницы его уже начинает мучить совесть: «Поехать на Гору к святой богородичи молитися о своем спасении» (л. 81); «Поити на вечернюю» (л. 82).

На следующей странице отмечено большое хозяйственное событие в доме писца: «Родиша свиния порошата на память Варвары» (л. 83).

Лист 84: «О, горе! Свербить».