Ренегат

— Душегуб убил монаха, пришел в рясе, таился на ночь. Рубить его в фарш! — поведал наемник и протянул руку: — Ваши бумаги! Будьте добры!

Что-что, а «рубить в фарш» эта братия умела; я отдал пропуск и подсказал писарю:

— Магистр вон Черен. Смотри в начале девятого утра.

Начальник караула изучил бумаги, вернул и дал отмашку:

— Вон Черен. Отмечай.

Я убрал пропуск в саквояж и спросил:

— Неужели каждого так записываете?

— Каждого! Даже епископа запишем! Должен быть порядок!

Наемники при этих словах довольно осклабились. Немудреная шутка командира пришлась им по душе, а я едва не хлопнул себя по лбу от внезапной догадки.

По словам епископа, накануне несчастья его племянник приезжал в Кларн, но традиционный ужин проигнорировал, сославшись на неотложные дела, а по возвращении в Мархоф первым делом побежал в книжную лавку за описанием северных наречий.

Что привело молодого человека в Кларн, если никаких книг в библиотеке он в тот день не брал? Быть может, племянник его преосвященства искал помощи в расшифровке пергамента? Я на его месте не пренебрег бы возможностью пообщаться с библиотечными переводчиками! Кто еще разбирается в редких языках, как не они?!

— Подскажите, любезный, в этом журнале есть записи за прошлый месяц? — поинтересовался я.

Начальник караула смерил меня внимательным взглядом с головы до ног и объявил:

— Не есть ваше дело, сеньор!

Я хмыкнул и достал епископскую буллу:

— Его преосвященство полагает иначе.

Наемник внимательнейшим образом изучил документ и скреплявшую его свинцовую печать, вернул и спросил у писаря:

— Когда заведен журнал?

— В начале лета.

— Смотрите! — разрешил начальник караула.

— Благодарю! — оживился я. — Меня интересует первое воссияние прошлого месяца. Это должно быть… второе число, если ничего не путаю.

— Все верно, второе число, — подтвердил писарь, отыскав нужную страницу.

Я пробежался взглядом по строчкам и с величайшим трудом удержался от восхищенного ругательства, заметив вписанное в графу посетителей «вон Дален, бакалавр». Более того — вопреки обыкновению, пробыл Ральф в библиотеке всего лишь час с четвертью, что определенным образом придавало моим предположениям вес.

В библиотеку ходил. Книг не заказывал. Либо встречался с кем-то, либо журнал читального зала переписали заново, убрав всякие упоминания о выданных Ральфу сочинениях. После недолгих раздумий я решил не множить сущности без всяких на то оснований и вторую версию пока во внимание не принимать.

— На каком этаже работают переводчики? — спросил я начальника караула.

— На третьем.

— Пожалуй, еще задержусь, — сообщил я и вернулся в библиотеку.

Пока поднимался по лестнице, пришел к неутешительному для себя выводу, что нахрапом действовать никак нельзя. Люди в большинстве своем вовсе не горят раскрывать свои секреты первому встречному. Переводчик, к которому обращался — если обращался! — за помощью племянник епископа, будет держать язык за зубами, и причин тому не счесть. Действовать следовало тоньше.

В темном коридорчике я снял шляпу, взъерошил ладонями волосы и несколько раз растянул в широкой улыбке губы, придавая себе вид восторженный и придурковатый. Затем распахнул дверь и ворвался в помещение, где корпели над переводами книг полдюжины мастеров.

— Сеньоры! — громогласно провозгласил я. — Мне в руки попал древний пергамент!

Скрип перьев по бумаге немедленно смолк, и на меня уставились шесть пар покрасневших от беспрестанного чтения глаз.

— Кто вы такой и как здесь оказались? — возмутился старикан с перетянутыми тесьмой седыми волосами.

— О, где мои манеры! Филипп вон Черен, лиценциат. Преподаю в Университете святого Иоганна, — объявил я, слегка поклонившись, и для весомости добавил: — Здесь я по приглашению его преосвященства.

Последнюю фразу можно было толковать и так, и эдак, но впечатление на переводчиков она произвела; возмущение моим бесцеремонным вторжением понемногу улеглось.

— Показывайте, что у вас за пергамент! — потребовал верховодивший здесь старикан.

Я с торжественным видом выложил перед ним обгоревший клочок, и переводчики, мигом оттеснив меня, обступили стол и зашушукались.

— Университет Святого Иоганна, говорите? — спросил один из них.

— Ну да, — подтвердил я, и разочарованные мастера разошлись по своим местам.

— Вечно тащат всякую горелую дрянь, — негромко ворчали они. — Нам будто заняться больше нечем…

— Но постойте! — опешил я. — Это же древний пергамент! Он даже не на староимперском написан, а на каком-то неизвестном наречии!

Седовласый старикан посмотрел на меня будто на неразумное дитя.

— Молодой человек! Да будет вам известно, в монастыре святого Иоганна, как его именуют ныне, поначалу в ходу было именно это «неизвестное наречие». И записывались на нем такие малоинтересные вещи, как доходы и расходы, продукты для кухни и недоимки кметов.

Я оказался неприятно поражен этим заявлением, но не сдался:

— Откуда вам знать, что пергамент именно из монастыря Святого Иоганна?