Реплика в зал. Записки действующего лица

Больше всего я боялся нарваться именно на Ломунова. Ведь одно его отбойное слово - и прощай все надежды. Надолго, если не навсегда. Хоть к черту-дьяволу, только не к нему! Так я думал. И вот надо же: "Ясная Поляна"" отправлена прямо ему в руки. Позвонить Ломунову, как советовал Сурков, я так и не решился. А несколько лет спустя в тех своих страхах признался Ломунову лично. К тому времени мы уже славно поработали с ним и над фильмом "Лев Толстой - наш современник", и над пьесой "Наташа Ростова".

- Напрасно не позвонили, - сказал он просто. - Мне ваша пьеса очень понравилась.

"Дочь Толстого убрать!.."

Через полгода пришло, наконец, заключение цензуры. Неприятностей с этой стороны, признаюсь, я не ждал. Что могло вызвать возражения, если автор опирался на абсолютно легальные источники и все, что он использовал, можно было найти даже в библиотеках? Но автор ошибся.

Главлит, а, иначе говоря, цензуру, все устроило, кроме одного: присутствие в пьесе Александры Львовны, младшей дочери Толстого!

Восклицательный знак поставлен не случайно.

Один из смысловых и сюжетных центров пьесы - страсти вокруг толстовского завещания. Свои сочинения Лев Николаевич поначалу завещал "во всеобщую собственность", то есть отдавал народу. Но юристы объяснили, что по российскому законодательству это сделать невозможно. Полагалось, как уточняет в своих мемуарах Александра Львовна, "оставить права на чье-нибудь имя с тем, чтобы это доверенное лицо исполнило волю отца". Так вот, этим "доверенным лицом" писатель назначил именно свою младшую дочь Александру. А ее потребовали убрать!

В чем же провинилась почти девяностолетняя к тому времени старуха, младшая дочь Толстого, перед советским государством, перед его бдительной цензурой?

Незадолго до Второй мировой войны она при поддержке группы русских эмигрантов, среди которых был и Сергей Рахманинов, организовала и возглавила "Комитет помощи всем русским, нуждающимся в ней". В историю эта благотворительная организация вошла под кратким названием - "Толстовский фонд". Советская пропаганда выливала на этот фонд ушаты грязи: и с ЦРУ он связан, и шпионов поддерживает, и диссидентов подкармливает, и вообще собрал под свою крышу сплошь изменников Родины. И вот в порядке этакого пропагандистского отмщения ее имя потребовали забыть, запретили упоминать в печати, и, как выяснилось, в пьесах тоже.

Замечу, что в первом варианте пьесы, то-есть в том, что рассмотрела цензура, Александра Львовна отнюдь не выглядела ангелом. Вряд ли ее можно было принять за положительного героя в воспроизведении той драмы, что поглотила яснополянский дом. Но в главлите в тонкости не вникали: убрать для ясности!

Что было делать? Или упереться, и, значит, поставить крест на всем проекте, или все-таки отказаться от персонажа "дочь Александра"? И порадоваться, что хотя бы не потребовали убрать Льва Толстого.

Я встал на путь конформизма. В конце концов сама Александра Львовна подавала пример в сходной ситуации. В изданном ею через два года после ухода Толстого (в 1912 году) трехтомнике "Посмертныя художественныя произведенiя Льва Николаевича Толстого" она в комментарии к "Отцу Сергию" сообщала: "Те места в тексте, которые выпущены по цензурным соображениям, везде заменены точками". Вот и ее теперь предлагалось как бы заменить точками...

Отказаться от пьесы было бы равно самоубийству. А тут еще другой важный рубеж оказался преодоленным: пришел положительный отзыв из Института мировой литературы. Старший научный сотрудник, кандидат филологических наук Л. Громова-Опульская писала в нем: "В пьесе Даля Орлова видна основательная эрудиция, в диалогах и сценах умело использованы многочисленные источники: незаконченная автобиографическая драма Л.Толстого "И свет во тьме светит", письма, дневники, мемуары, документы, относящиеся к уходу Толстого из Ясной Поляны. Этот разнообразный фактический материал автор сумел художественно переосмыслить, придав ему цельность, драматургическую законченность... могу сказать, что пьеса о последних годах жизни Толстого, написанная Д. Орловым, несомненно, представляет интерес для современного зрителя".

И после этого отступить, сдасться?

Надо было придумать, как, убрав столь важный персонаж, не нарушить целостность пьесы, сохранить ее внутренний смысл. Простые вычеркивания невозможны. Это не механическая работа. Ведь все сцеплено, взаимно связано, взаимозависимо, внутренне обусловлено. Тронешь одно - отзовется в другом. Выручило подробное знание деталей яснополянской ситуации, понимание места и роли в ней каждого, кто оказывался или мог теперь оказаться персонажем пьесы.

Вместо персонажа "дочь" я ввел персонаж "переписчица". Эта переписчица не с потолка свалилась - в доме Толстого действительно работала переписчица Феокритова - особа, полностью созвучная Александре Львовне по симпатиям и антипатиям, по готовности делать то, что было бы любезно именно младшей дочери Толстого.