Шпиль, возносящийся к небу на заднем плане, похож на шпиль церкви святого Андреаса. Не удержавшись, я оставляю под изображением анонимный комментарий.
Анна сидит себе за своим столиком, она как-то очень мило читает; теперь у нее в волосах не пять, а только четыре крабика. Я смотрю на нее воспаленными от зависания в интернете глазами. По красочной обложке можно догадаться, что и эта книга – фэнтези. Романеско почти съедена. Я рассказываю, что в данный момент Эдгар не может ответить, так что, видимо, придется еще подождать. Не похоже, чтобы это ее сильно обеспокоило. Ты не устала? – интересуюсь я. Не очень, отвечает она, но глаза говорят обратное. Я предлагаю попросить у повара бечевку, чтобы она сплела пока прихватку или что-нибудь еще. У нее это хорошо получается. Она говорит, что лучше почитает книжку.
Метрдотель склонился над книгой учета заказов. Стол, за которым сидит девочка, забронирован с 19.30, говорит он. Сколько еще она у нас пробудет? Я отвечаю, что этого я, к сожалению, не знаю. Он спрашивает, несу ли я за нее ответственность. Полагаю, что так, говорю я. Дружба дружбой, а табачок врозь, говорит он и отворачивается. Я спрашиваю, что он хотел этим сказать. Мне придется придумать, как быть с девчушкой после 20.00, говорит он. Я отправляюсь в бар за напитками для Селлерсова столика. Наполняя бокалы бургундским, Шеф-бар рассказывает, что Блез с Хрюшоном как следует насели на Селлерса. А Дама-детка их подзуживает. Блез живет недалеко отсюда, и я могла бы тебя эскортировать, сказала она, как утверждает Шеф-бар. Эскортировать? Что за дурацкое слово? Ну, не знаю. Они уговаривают Селлерса пойти с Блезом к нему домой. Я слушаю вполуха. Селлерс ох как не прост, говорит она. Он весь из себя такой любезный и покладистый, но с панталыку его не собьешь. Шеф-бар снедает любопытство.
Гнездышко
Ситуация затягивается. Не представляю, в котором часу я сегодня смогу уйти домой, и виноват в этом Эдгар. Его стараниями я заперт здесь как в клетке. Я валюсь с ног. К тому же из-за него мне приходится за спиной шеф-повара протискиваться в раздевалку, к лежащему в демисезонной куртке телефону, что вынуждает меня с некоторой регулярностью притираться к повару.
Ирония заключается в том, что именно Эдгар сидел тут и жаловался мне на нескончаемый поток информации, обрушивающийся на нас. Не я первый, не я последний это говорю, сказал он, но именно в эту минуту я всем своим существом ощущаю, что всё, предел настал. Никогда еще СМИ не навязывали нам информацию так беззастенчиво. И никогда еще не существовало так много разных СМИ; и эти слова, сказал Эдгар, не теряют своей актуальности, повторяй их хоть каждый день. Но сегодня поток информации просто зашкаливает. Нет сил отплевываться от этого потока. Сегодня чаша переполнилась. Будто тянулся за стаканом воды, а тебя окатили из ведра. Сегодня поток мчит как никогда. Слишком мощно мчит. Никогда мне не втюхивали больше инфы, чем сегодня, в этот самый последний день в ряду прожитых мною дней. Никогда не втюхивали ее так безудержно. Поток информации сносит все на своем пути. Бурлит. Сбивает с ног. Так говорил Эдгар. А теперь он сам, так сказать, выпендривается онлайн в Копенгагене, грузит информацией мой телефон, лежащий в кармане куртки, и выманивает меня в раздевалку, и мне не отвечает.
Через полчаса Анна должна освободить столик.