Ресторан «Хиллс»

Я слышу, как Селлерс пытается убедить собеседников в том, что нужно позвонить Рэймонду и пригласить его вместе с ними сходить и оценить рисунок, поскольку хорошо разбирается в искусстве как раз Рэймонд. Это какой Рэймонд? – спрашивают остальные. Да вот такой здоровенный мужик, который часто бывает тут вместе со мной, говорит Селлерс. У него еще внешность типичного южанина. Классический южанин-здоровяк. А, этот. Но, может, не стоит его звать, ведь он всегда таскает с собой еще третьего вашего приятеля, резкого такого. Вы про Братланна? – спрашивает Селлерс. Ну Да, про Братланна, говорят остальные. Тут Селлерс хмыкает и говорит, что Братланн кроток как овечка. Не стоит из-за него беспокоиться. Он просто хорохорится немножко. Типичное для южан поведение, говорит Селлерс. Ну не знаю, стоит ли подпускать такого шалопута близко к Гольбейну, говорит Блез, мягко, но без экивоков. Шалопута? Ну что вы, на Братланна можно положиться. Он большой энтузиаст, говорит Селлерс. Он много лет занимается музыкой, серфингом и прочими печальными вещами. Возможно, он производит впечатление несколько вспыльчивого человека, но он не злой. Правда, к заведениям такого высокого разряда, как это, он, пожалуй, относится несколько скептически, говорит Селлерс. Не это ли вас смущает? Как-то раз он был совершенно сражен присланной ему посылкой, в которой оказался набор всевозможных непонятных гурманских продуктов. Братланн не мог этого вынести, он совершенно пал духом. Посылку доставили слишком поздно вечером, рассказывает Селлерс, и там были не только продукты, вместе с посылкой пришел ящик с тяжелым как свинец красным вином. Всю ночь потом Братланн промучился, бегая в туалет. После этого он полностью отказался от амбиций в сфере эпикурейства и стал относиться к гурманству с большой долей подозрительности. Может быть, поэтому он так резко и реагирует на снобизм в любых проявлениях. К этому можно относиться по-разному, говорит Селлерс, но Братланн предпочитает всему такос из супермаркета. Как дорвется до него, так не может остановиться. А вы как относитесь к такому блюду, как такос?

Ну вот, возле Анны появляется строгий Метрдотель; под его наблюдением она собирает рюкзачок, или свою жалкую котомку, чуть было не сказал я, такое это печальное зрелище. Рюкзак или ранец не годятся в качестве обозначений предмета, куда он заставляет Анну запихивать пожитки; нет, она складывает котомку. Я спрашиваю, что тут происходит, а Мэтр отвечает, что время истекло. Но поймите, говорю я, отцу девочки пришлось задержаться, ей необходимо остаться здесь до его прихода. Одному вершки, другому корешки, говорит Мэтр, приблизив свое раздутое раскрасневшееся лицо вплотную к моему. Будьте любезны, позвольте нам немного отдохнуть от народной мудрости, говорю я. Во мне все кипит. Он продолжает смотреть на меня, не отводя глаз. Анна стоит с упакованными пожитками и смотрит на нас. Ее лицо покрыла бледность, кажется мне. Никакого сомнения в том, что она устала. Что же мне теперь делать?

– Иди сюда, посиди с нами, Анна.

Это Дама-детка, тут как тут, крутится вокруг, сует свой нос. И чего она вмешивается? Но говорит вроде бы вполне искренне. И все же, думаю я, настоящее лицо Дамы-детки – это тоже маска, и ужасная. Рядом с ней любой чувствует себя посторонним.

– У нас здесь есть место! – говорит она. Кажется, Метрдотеля вот-вот хватит кондрашка.

– А теперь подайте нам закуски и аперитив, – выкрикивает Селлерс, тыча в воздух указательным пальцем.

– Вот мы и добрались до закусок!

– Вот видишь? – говорит Дама-детка. – Старый Селлерс тоже тут. Ему без тебя скучно.

– Иди-иди, деточка, – говорит Селлерс, опускает палец, сгибает его крючком и тычет им в воздух, показывая, чтобы Анна подошла к нему.

Ух ты, луноходы, со всхлипом восклицает Дама-детка. Да, говорит Анна. Место для нее находится рядом с элегантным Блезом. Анна ставит котомку на пол, прислонив ее к стулу, и вежливо здоровается с Блезом. Потом с Хрюшоном, как воспитанная девочка подает ему лапку. Селлерс по-отечески склоняется над столиком и спрашивает ее, что там за коллизия возникла с Метрдотелем. Что за коллизия, конфликт какой-то? – спрашивает он. Да нет, собственно, говорит Анна, и честно добавляет, что ей понятно, почему детям нельзя находиться здесь в такое позднее время. Это так, но не слушай этого надутого индюка, шепчет Селлерс и раздувает щеки. Анна хихикает. Мы его сейчас немножко погоняем. Смотри, Анна, говорит он, подмигивая. «Метрдотель! Метрдотель, можно вас?» Мэтр оборачивается, до предела исполненный строгой протестантской этики – основного принципа, на котором базируется функционирование всей общественной системы капитализма, как любит говорить Эдгар, – и кивает, сдерживая эмоции. Селлерс говорит, что, пока взрослые наслаждаются закусками, его «племянница» с удовольствием поела бы профитролей. Принимая заказ, Метрдотель мелко подрагивает губами.