Рец де, кардинал. Мемуары

Мы решительно и прямо поговорили с посланцами эрцгерцога. Мы объяснили им, что мир может быть заключен с минуты на минуту, и принц де Конде через четыре дня окажется перед их армией, что армия виконта де Тюренна наступает под командованием Эрлаха, совершенно и безусловно преданного Кардиналу; к концу беседы герцог Буйонский открыл для них, как обещался, путь к почетному отступлению. Он объявил, что, по его мнению, посланцам должно заполнить пустой бланк, подписанный эрцгерцогом, превратив его в письмо, адресованное принцу де Конти; эрцгерцог уведомлял бы в нем Принца, что он явился во Францию единственно для того, чтобы способствовать воцарению в христианских странах долгожданного общего мира, а не для того, чтобы воспользоваться раздором в королевстве, и в доказательство этого он предлагает отвести свои войска, как только Король соизволит назвать место совещания и депутатов, которые явятся туда для переговоров. Бесспорно, предложение это в новых обстоятельствах уже не могло произвести решительного действия, однако оно могло послужить той цели, ради которой герцог Буйонский к нему прибегнул, ибо не подлежало сомнению: в Сен-Жермене сразу поймут, что предложение это теперь не может завести далее, чем того пожелает сам двор, и согласятся на него, хотя бы для вида, а стало быть, предоставят испанцам благопристойный повод отступить, не нанеся урона своей чести. Бернардинец, однако, был не слишком удовлетворен этим почетным путем и впоследствии с глазу на глаз сказал мне, что вместо него предпочел бы простой деревянный мост через Марну или Сену. Однако послы согласились на все, что предложил герцог Буйонский, ибо таков был полученный ими приказ, и без возражений написали письмо под его диктовку.

Принц де Конти, который был болен, а может сказался больным, что проделывал нередко, страшась смуты во Дворце Правосудия, возложил на меня объявить от его имени палатам о письме, якобы полученном от эрцгерцога, которое испанские посланцы вручили принцу с большой торжественностью; я оказался таким простаком, что принял это поручение, давшее повод моим врагам утверждать, будто я совершенно предался [210]

Испании, и это тогда, когда я отвергал все ее посулы, клонившиеся к моей личной выгоде, и разрушал все ее замыслы, дабы охранить истинную пользу государства. Быть может, никто еще не совершал большей глупости, и самое замечательное, что я совершил ее без раздумий. Герцог Буйонский из любви ко мне был ею раздосадован, хотя ему самому она была весьма на руку; в согласии с ним я отчасти поправил дело, добавив к сказанному мной в Парламенте 22 марта, что, ежели эрцгерцог не сдержит в точности данное им обещание, принц де Конти и остальные генералы, — они поручили мне заверить в этом высокое собрание, — немедля и безусловно предоставят свои войска в распоряжение Короля.

Как я только что упомянул, герцогу Буйонскому было весьма на руку, что заявление это сделано было мною, ибо Кардинал, который полагал во мне решительного противника мира, видя, что я взялся быть его глашатаем почти в то самое время, когда граф де Мор доставил совещанию требование его отставки, заподозрил, будто я затеваю какую-то новую игру. Он испугался более, чем был бы должен. Депутатам, по приказу Парламента огласившим это требование на совещании, он велел дать ответ, о котором я расскажу ниже, — из него следовало, что Мазарини не на шутку струсил; поскольку исцелить его страх обыкновенно способны были одни лишь переговоры, к которым он был весьма привержен, он стал содействовать тем, что принц де Конде завел с герцогом Буйонским, ибо полагал, что речь моя в Парламенте задумана мной в сговоре с ним. Видя, однако, что она не имела следствий, Кардинал вообразил, будто наша затея не удалась, и, поскольку Парламент не воспламенился, как мы на то рассчитывали, он может теперь с нами расправиться.