Рец де, кардинал. Мемуары

Первого апреля, которое в 1649 году пришлось на Великий четверг, декларация о мире утверждена была Парламентом. Накануне ночью меня уведомили, что кое-где сообралась толпа в намерении помешать этому утверждению, и народ грозится даже опрокинуть стражу у Дворца Правосудия; я боялся этого более всего на свете по причинам, уже [214]

изложенным выше, и потому постарался растянуть подолее освящение мирра и елея 190

, которое совершал в соборе Богоматери, чтобы иметь возможность прийти на помощь Парламенту, если он подвергнется нападению. Когда я выходил из собора, мне сказали, что на набережной Орфевр началось волнение; я уже направлялся туда, когда паж герцога Буйонского вручил мне записку, которою тот заклинал меня скорее явиться в Парламент: он опасался, что народ, не видя меня на моем месте, воспользуется этим предлогом и поднимет бунт, утверждая, что, стало быть, я не одобряю мира. На улицах и в самом деле слышались одни только крики: «Долой Мазарини! Долой мир!» Я убедил толпу, собравшуюся у Нового рынка и на набережной Орфевр, разойтись, объявив, что приверженцы Мазарини хотят посеять рознь между народом и Парламентом и должно остерегаться этой ловушки; у Парламента есть причины поступать так, как он это делает, но сговора его с Мазарини опасаться нечего, уж на мои слова они могут положиться, ибо я заверяю их своей честью, что никогда с Кардиналом не примирюсь. Мое заверение успокоило всех.

Войдя во Дворец Правосудия, я нашел караульных возбужденными не менее народа. Витри, которого я встретил в Большом зале, где было почти пусто, сказал мне, что стражники предложили ему убить всех тех, на кого он укажет им как на приспешников Мазарини. Я стал увещевать их, как увещевал других, но спор наш еще продолжался, когда мне пришлось занять место в Большой палате. «В елей, который он только что освятил, он подмешал селитры», — заметил при виде меня Первый президент. Я услышал его замечание, но виду не подал, ибо, отзовись я на него в эту минуту и достигни оно ушей Большого зала, быть может, не в моей власти было бы спасти от смерти хотя одного из магистратов. Герцог Буйонский, которому я передал эти слова по окончании собрания, рассказал мне впоследствии, что в тот же день после обеда он устыдил за них Первого президента.

Кардинал похвалялся, что купил мир по дешевке, но мир не принес ему всего того, на что он надеялся. Остались недовольные, хотя Кардинал мог без труда лишить меня этого бродила, а располагать им было мне весьма на руку. Принц де Конти и герцогиня де Лонгвиль отправились в Сен-Жермен засвидетельствовать свою преданность двору, но сначала в первый раз свиделись в Шайо с принцем де Конде, выказав при этом взаимную холодность. В день, когда зарегистрирована была декларация, Первый президент снова уверил герцога Буйонского, что ему будет возмещена потеря Седана; герцог представлен был Королю принцем де Конде, который дал понять, что поддерживает герцога в его притязаниях; Кардинал осыпал его всевозможными любезностями. Видя, что пример этот начинает оказывать свое действие, я ранее, нежели предполагал, объявил, сколь опасным для себя полагаю являться ко двору, где по-прежнему властвует мой заклятый враг. Я сообщил об этом принцу де Конде, который дней восемь или десять спустя после заключения мира ненадолго прибыл в Париж и которого я встретил у герцогини де [215]

Лонгвиль. Герцог де Бофор и маршал де Ла Мот высказались в том же смысле; д'Эльбёф имел намерение поступить так же, но двор подкупил его, не помню уж какой подачкой. Господа де Бриссак, де Рец, де Витри, де Фиеск, де Фонтрай, де Монтрезор, де Нуармутье, де Мата, де Ла Буле, де Комениль, де Морёль, де Лег, д'Аннери действовали в согласии с нами, и мы образовали силу, которая, принимая в соображение поддержку народа, отнюдь не была призрачной. Кардинал вначале, однако, посчитал ее именно таковой и обошелся с нами столь высокомерно, что когда де Бофор, де Бриссак, де Ла Мот и я попросили одного из наших друзей 191 заверить Королеву в нашей всепокорной преданности, она ответила, что примет эти заверения лишь после того, как мы исполним свой долг в отношении г-на Кардинала.