Рец де, кардинал. Мемуары

А вот и еще одно, в другом роде, однако не менее странное. Король Англии, только что проигравший сражение при Вустере 272

, прибыл в Париж в самый день отъезда дона Габриэля де Толедо; сопровождал его лорд Тэф, бывший при нем камергером, камердинером, кастеляном и виночерпием в одном лице; королевский гардероб был достоин его двора — король не менял рубашки с тех пор, как покинул Англию. По прибытии его во Францию лорд Джермин предложил ему одну из своих, но королева английская, его мать, жила в такой бедности, что не могла дать денег сыну, чтобы назавтра он мог купить себе другую. Месьё нанес визит английскому королю, едва тот прибыл в Париж, но я не властен был убедить его дать племяннику хотя бы су. «Сумма незначительная его недостойна, — возражал мне Месьё, — а большая слишком обяжет меня впоследствии». Таковы были его собственные слова, — по этому случаю позвольте мне сделать небольшое отступление, касающееся до многих событий, о которых еще пойдет речь в моем повествовании.

Нет ничего хуже, как быть правою рукою принца, не состоя у него в фаворитах, ибо одному только фавориту дана власть распоряжаться мелочами его обихода, за которые общее мнение все равно полагает тебя в ответе, видя твою власть в делах более важных, нежели домашние. [281]

Милость герцога Орлеанского приобрести было нельзя — ее должно было завоевать. Сознавая, что им неизменно руководствуют, он старался уклониться от руководства или, скорее, показать, будто уклонился, и до тех пор, пока его не удавалось, так сказать, обуздать, он взбрыкивал. Я находил достойным себя состоять при нем для дел значительных, однако недостойным входить в мелкие. Ради последнего следовало бы надеть личину, слишком смахивающую на личину придворного, а она не совместна была с моею ролью деятеля общественного, более почетной и даже более надежной, нежели роль фаворита герцога Орлеанского. Вас, быть может, удивит, что я говорю о надежности, зная непостоянство народа; однако должно иметь в виду, что парижский народ более стоек в своих привязанностях, нежели всякий другой; такого мнения придерживался г-н де Вильруа, умнейший человек своего времени, который хорошо узнал нрав парижан, когда во времена Лиги управлял ими при герцоге Майенском. Мой собственный опыт убеждал меня в том же; вот почему, хотя Монтрезор, давно служивший при Месьё, уговаривал меня занять в Орлеанском дворце комнаты Ла Ривьера, которые мне предлагал сам герцог, и раз пять-шесть на дню убеждал меня, что я не оберусь неприятностей, пока не утвержу себя в звании фаворита, хотя сама герцогиня Орлеанская часто склоняла меня к тому же и для меня было легче легкого добиться фавора, ибо Месьё не только был расположен ко мне, но и придавал весьма большое значение власти, какую я имел над народом, — я оставался тверд в моем первоначальном решении; в существе своем оно было правильным, однако же, как вы увидите далее, влекло за собой множество неудобств, вроде того, например, по случаю которого я и позволил себе это рассуждение. Живи я в Орлеанском дворце и имей доступ к отчетам герцогского казначея, я мог бы отдать кому мне вздумается половину владений Месьё, и, если бы даже самому Месьё это пришлось не по вкусу, он не осмелился бы мне возразить. Я не хотел становиться с ним в подобные отношения. И не в силах был заставить его дать тысячу пистолей английскому королю. Мне было стыдно за него, стыдно за самого себя; заняв полторы тысячи у г-на де Моранжи, дяди маркиза де Бранжа, вам известного, я отнес их лорду Тэфу для его государя.

Пожелай я того, мне не составило бы труда назавтра же возместить свои издержки, да притом в английской монете, ибо, возвратившись в одиннадцатом часу вечера в архиепископство, я застал у себя некоего Филдина, англичанина, знакомого мне еще по Риму, который сообщил мне, что в Париж прибыл известный деятель парламентской партии и ближайший поверенный Кромвеля — Вэйн, и ему приказано со мной увидеться. По правде сказать, я был несколько смущен. Однако я не счел нужным отказываться от этой встречи, ибо войны с Англией у нас не было и сам Кардинал то и дело преподло заискивал в протекторе 273. Вэйн передал мне от последнего коротенькое письмо рекомендательного свойства. А смысл речи посланца сводился к тому, что чувства, какие я выказал, отстаивая общественные свободы, в соединении с моей [282] репутацией, внушили Кромвелю желание завязать со мной тесную дружбу. Предложение это украшено было всеми учтивостями, посулами и заверениями, какие только можно вообразить. Я отвечал со всем возможным почтением, однако же не сказал и не сделал ничего, что было бы недостойно доброго католика и честного француза. Вэйн показался мне человеком на редкость дельным; из дальнейшего вы увидите, что ему не удалось меня соблазнить. Возвращаюсь к тому, что произошло на другой день у герцога Орлеанского.