Рец де, кардинал. Мемуары

Вот что твердили мне с вечера до утра Комартен и все те, кто и в самом деле меня любил, и они были правы; без сомнения, если бы Принц и Кардинал, соединившись, раздавили меня своей громадою, поведение, в котором видели бескорыстие, пока я способен был отражать удары, прослыло бы глупостью, окажись я поверженным. Нет ничего похвальнее великодушия, но в нем, как ни в чем другом, не должно переходить границу. Я убедился в этом на многих и многих примерах. Комартен из дружеских чувств и президент де Бельевр, из своекорыстия не желавший моего падения, изрядно меня поколебали, по крайней мере в смысле умозрительном, ибо я заметил, что при дворе смотрят косо даже на мои услуги; но, когда речь идет о решениях, к которым не лежит душа, от того, чтобы убедиться, еще далеко до того, чтобы начать действовать. В состоянии духа, которое правильно было бы назвать межеумочным, человек не ищет случая, а идет у него на поводу. За полтора или самое большее за два месяца до возвращения двора из Гиени судьба предоставила мне два таких случая. Но чтобы рассказать о них, должно воротиться несколько вспять.

Кардинал Мазарини служил когда-то секретарем у Панцироли, папского нунция, имевшего чрезвычайные полномочия при заключении мира в [291]

Италии; Мазарини предал своего господина и был даже уличен в том, что докладывал о содержании его депеш правителю Милана 281

. Папа Иннокентий рассказывал мне это в подробностях, которые были бы вам скучны. Панцироли, сделавшись кардиналом и государственным секретарем Папской области, не забыл вероломства своего секретаря, которому папа Урбан пожаловал кардинальскую шапку, уступив настояниям де Ришельё, и отнюдь не старался смягчить неприязнь и озлобление, какие папа Иннокентий затаил против Мазарини со времени убийства одного из своих племянников, подозревая в Мазарини соумышленника кардинала Антонио 282

. Панцироли, решив, что нет лучшего способа досадить Мазарини, чем возвести меня в кардинальский сан, подсказал эту мысль папе Иннокентию, который разрешил ему войти со мной в сношения. Для этой цели Панцироли прибег к посредничеству главного викария ордена августинцев, пользовавшегося особым его доверием и оказавшегося в Париже по пути в Испанию. Тот передал мне письмо от кардинала Панцироли, изложил свою миссию и заверил меня, что, если я получу рекомендацию, папа безотлагательно ее утвердит. В ту пору посулы эти не побудили меня решиться хлопотать о кардинальском сане, ни даже принять его, но они оказали свое действие после заключения Бордоского мира; когда двор стал меня поносить, а друзья высказали мне соображения, о которых я упомянул выше, я уступил им с несравненно большей легкостью, оттого что полагался на поддержку Рима; одной из причин, отвращавших меня от хлопот о кардинальской шапке, было как раз то, что в получении ее никогда нельзя быть уверену, поскольку кандидат может не быть утвержден 283, а это чрезвычайно неприятно: отказ всегда ставит соискателя в положение более невыгодное, нежели то, какое было у него до его притязаний; отказом унижен был Ла Ривьер 284, и без того достойный презрения; но отказ несомненно вредит соискателю в той же мере, в какой его возвышает утверждение. Решив, что мне должно добиваться кардинальской шапки, я усилил меры, какие до сей поры не столько брал сам, сколько не мешал брать другим. Я послал нарочного в Рим, я добился возобновления прежних обязательств; Панцироли дал мне всевозможные заверения. У меня нашлась еще одна покровительница, содействие которой было отнюдь не бесполезно. Княгиня Россано, первым браком бывшая замужем за князем Сульмона и второй раз вышедшая за одного из папских племянников, незадолго до того примирилась с папой. Она происходила из рода Альдобрандини и была наследницей этой семьи, с которой моя семья в Италии во все времена была связана узами дружбы и брачных союзов. Княгиня поддержала Панцироли в его хлопотах за меня, и вы увидите далее, каковы были плоды ее стараний.