Рец де, кардинал. Мемуары

Не забыли заручиться и поддержкой иностранцев. Лене был послан в Испанию, где от имени принца де Конде заключил договор с Его Католическим Величеством; эрцгерцог, командовавший в Нидерландах и только что взявший Берг-Сен-Винокс, со своей стороны принял меры, которые впоследствии стоили Франции Дюнкерка и Гравлина 418

, а в эту пору [428]

вынудили двор держать на границе часть войск, которые были бы весьма необходимы в Гиени. Тучи эти, однако, не сотворили, по крайней мере внутри страны, всех тех бед, каких можно было ждать, видя, сколь они густые и черные. Соратники Принца служили ему вовсе не так, как подобало служить особе его звания и достоинств. В частности, маршал де Ла Форс в этих обстоятельствах не обнаружил твердости, достойной прежней его жизни. Крепость Ла Рошель, бывшая в руках графа Доньона, лишь недолго сопротивлялась графу д'Аркуру, командовавшему королевской армией. От испанцев, которым он передал Бур, крепость по соседству с Бордо, Принц не получил почти никакой помощи. Его Высочество одержал победы лишь в Ажене и Сенте. Он принужден был снять осаду с Коньяка; во всех этих битвах величайший из всех полководцев мира познал или, лучше сказать, показал, что доблесть, самая геройская, и дарования, самые выдающиеся, лишь ценой неимоверных усилий могут помочь новобранцам выстоять против обстрелянных солдат.

Приступая к своему сочинению, я задался целью описывать лишь то, чему был очевидцем, и потому событий в Гиени в начале военных действий принца де Конде касаюсь бегло 419

и лишь в той мере, в какой вам необходимо о них знать, ибо они тесно связаны с тем, что я наблюдал в Париже, и с тем, что мне удалось выведать при дворе и о чем я вам сейчас расскажу.

Помнится, я уже говорил вам выше, что двор направился из Буржа в Пуатье, чтобы решительней противодействовать планам Принца. Видя, что он не попался в ловушку, какую ему расставили, пытаясь завлечь его переговорами (дворцовая партия уверяла, хотя, по-моему, лживо, что к ним удалось склонить Гурвиля), с Принцем перестали церемониться и направили в Парламент декларацию, которой обвиняли его в оскорблении Величества, и прочая и прочая.

Вот, на мой взгляд, последнее и решительное мгновение революции. Немногие оценили истинное его значение. Каждый желал придать ему мнимое. Одни воображали, будто разгадку тогдашних событий должно искать в интригах, которые якобы плелись при дворе в пользу и против поездки Короля. Это глубочайшая ошибка: поездка предпринята была с общего согласия. Королева сгорала от нетерпения почувствовать себя свободной и оказаться там, куда она в любую минуту могла призвать г-на Кардинала. Министры своими письмами укрепляли ее в этой мысли. Месьё, более чем кто-либо другой, желал, чтобы двор находился подальше от Парижа, ибо преобладавшие в его натуре черты всегда побуждали его находить усладу во всем, что могло сузить круг ежедневных обязанностей, какие налагало на него присутствие Короля. Де Шатонёф не только желал новой схватки Принца с двором, чтобы тем еще затруднить их примирение, но и рассчитывал за время путешествия приобрести влияние на Королеву, ибо отсутствие Кардинала и отставка министров внушали ему надежду, что он может стать для нее лицом как более приятным, так и более нужным. Первый президент всеми силами содействовал поездке [429] потому, что находил ее полезной для дел государственных, но также потому, что ему сделалось нестерпимо высокомерие, с каким с ним обходился де Шатонёф. Г-н де Ла Вьёвиль, как мне показалось, в первые дни отнюдь не спешил возложить на себя тяготы суперинтендантства; его ближайший наперсник, Бордо, повел со мной такие речи, что я почувствовал: Ла Вьёвилю просто не терпится, чтобы Король оказался уже вне Парижа. Нетерпение фрондеров было не меньшим — во-первых, они и в самом деле понимали, сколь важно не дать укрепиться Принцу на другом берегу Луары, во-вторых, они куда более полагались на Месьё, когда двор был в отдалении, нежели когда он был рядом. Вот как, на мой взгляд, относились все без изъятия к поездке Короля, и я не могу уразуметь, на чем основаны толки и писания, в которых, утверждалось, будто в Совете на сей счет существовали мнения противоречивые 420 .