Рец де, кардинал. Мемуары

Итак, Государь, мы явились пред лицо Вашего Величества как провозвестники слова Божия, законные глашатаи вечных истин, мы возвещаем Вам Евангелие мира, принося Вам благодарность за уже содеянное во имя Его и смиренно моля Вас довершить начинание, споспешествующее вящей [526]

славе Вашего Величества и столь необходимое для спокойствия Ваших народов, и мы требуем мира, ибо глаголем именем Того, чьи заветы должны быть святы для Вас так же, как святы они для последнего из Ваших подданных. Но, Государь, достоинство сана, которое нам надлежит блюсти и в деяниях наших, и в наших речах, ни в чем не наносит ущерба почтению, каким мы обязаны священной Вашей особе, напротив, оно еще усугубляет его, укрепляя нас в служении Вашему Величеству, ибо нам не дано возвыситься духом, числя себя первыми среди слуг Вашего Величества, если мы не признаем при этом, что звание это обязывает нас более, нежели остальных смертных, выказать Вам все возможные знаки повиновения и преданности.

Мы выказываем их в нашем слове, которое мы вправе назвать действенным, ибо ему предшествуют дела. Парижская Церковь всегда творила молитву лишь во славу Вашего трона, и оракулы ее в речах своих пеклись лишь о Вашей пользе. Церковь полагает, Государь, что самым достойным продолжением всех прежних ее деяний будет, припав сегодня к стопам Вашим, молить Вас даровать мир столице Вашего королевства, ибо Церковь убеждена, что мир этот необходим не только для утешения страждущих, но и для надежного долговременного укрепления Вашего могущества.

Наши деревни разграблены, города опустели, дома покинуты, храмы поруганы, алтари осквернены, — мы зрим все это, но лишь воздеваем очи к Небу и молим Его покарать нечестивцев и святотатцев, ибо не в силах человеческих полной мерой воздать им за их злодеяния; что до наших собственных невзгод, Государь, почтение, питаемое нами ко всему, на чем лежит печать Вашей воли, без сомнения, побудило бы нас даже среди самых жестоких наших страданий заглушить стенания и жалобы, вызванные Вашими солдатами, если бы забота о Вашем же благе, Государь, куда более, нежели о нашем собственном, не воодушевляла наши уста, и не будь у нас твердого убеждения, что, ежели залог нашего истинного покоя — в нашем повиновении, залог Вашего истинного величия — в справедливости и милосердии Ваших; великому монарху пристало быть выше многих мелочных правил, которые в иных случаях столь же бесплодны и предосудительны, сколь они необходимы в других; и да позволит мне Ваше Величество сказать ему с той прямотой, на какую дает мне право мой сан, что мелочные правила, о которых идет речь сегодня, в особенности неуместны, ибо на Вашей стороне все важнейшие преимущества и Вам воистину принадлежат сердца Ваших подданных; вот почему, Государь, сокровенный зов совести побуждает меня сорвать покров, под которым при дворе великих государей слишком часто прячут истины самые существенные и самые необходимые.

Я уверен, Государь: Вам по-разному толкуют о настроениях в Париже; мы знаем о них лучше, чем кто-либо другой, ибо мы истинные хранители тайников совести, а стало быть, и того, что кроется в глубине сердец; и мы заверяем Вас той самой святыней, что доверила нам их: в сердце Ваших [527]

подданных нет места ничему, не согласному с верным Вам служением; как только Вы пожелаете, Вы станете в Париже властелином столь же неограниченным, как в Компьене, ничто не вызовет там Вашего неудовольствия, там нет никого, кто осмелился бы притязать на то, чтобы разделить с Вашим Величеством любовь Ваших подданных и власть; едва ли, Государь, найдется более веский и неоспоримый довод в пользу этой истины, нежели тот, какой мы приемлем смелость Вам напомнить: воистину сердца всех Ваших подданных принадлежат Вам, если они ждут одного лишь Вашего взгляда, чтобы признать себя побежденными. Впрочем, что я, Государь, слова мои неуместны, они, я уверен, оскорбляют слух Вашего Величества; Вы, Государь, побеждаете только врагов своих, и оружие Ваше не может искать другой жертвы, нежели та, что пращур Вашего Величества, Генрих Великий, избрал на равнинах Иври. Я недаром говорю — избрал, Государь, ибо он отличил французов от иноземцев, обратив ко всей своей армии достопамятные слова: “Щадите французов” 540. Он сделал это различие со шпагой в руке и еще более свято наблюдал его после всех своих побед.