Рецензии на произведения Марины Цветаевой

Настоящий Бова-королевич с сытинской литографии:[266] удивляешься, как у автора не хватает чувства юмора, чтобы одернуться вовремя и не наваливать в свои вещи этого кустарного хламу, которым буквально забита вся поэма, так что по ней надо рыскать с карандашом, а иное торопливо переворачивать, чтобы не налететь на эдакого лопнувшего по швам трубача. А если исключить этих лопнувших от удовольствия и неприятностей персонажей, то книга прямо искрится своими отдельными строками, где так отлично, непосредственно понята песня, понят былинный лад. Понят так, как давно не приходилось видеть, как не удавалось никому из писавших в русском стиле, ни Бальмонту (в его «Жар-птице»), ни Клюеву, ни Клычкову,[267] ни Столице, не говоря уж, разумеется, об Есенине и его подражателях. Вот так, например:

Скрытые твои ресницы,Без огня сожжена!Отчего я не девица,А чужая жена!Отчего-то людям спится,А мне плачется,Отчего тебе не мать роднаяЯ, а мачеха…

Или:

Слабыми рукамиВдоль перил витых,Слабыми шажками

С лестничек крутых.Не трубили зорюС крепостной стены,В небесах ЕгорийНе разжег войны…

Или:

В серебряном нагрудничке,И кольчики занятные.А ничего, что худенький, —На личико приятненький……Быстро — руки, вниз — ресницы,В одной юбке легкой, летней —То плетуньи кружевницыДень и ночь сплетают сплетни……Стоит полоняночка

На башенной вышечке.Связалась, беляночка,С тем самым, с мальчишечкой…

И отличные параллелизмы:

И вижу еще я, —Речет сам не свой, —Что плачет смолоюДубок молодой.Ветвями облапит,Как грудку — мне — стан,И капит, и капитСлезой на кафтан.

Xороший Царь у Марины:

Веселитесь, наши верные народы!

Белогривый я ваш Царь, белобородый.Круговой поднос, кумачевый нос,Мне сам черт сегодня чарочку поднес.Веселитесь, наши руки даровые!Все хлеба я ваши пропил яровые!Коли хлеба нет, будем есть овес:Напитаемся — и личиком в навоз……Руxай-руxай, наше царство разваленное!Красный грянь петух над щами несолеными!Красный грянь петух: Царь-кумашный носВсе, как есть, свое именьице растрес!

Вот еще в другом роде:

Черным словом, буйным скокомНе грешил я на пиру.На крыльце своем высоком

Дай ступеньку гусляру…

Море:

Оx, стакан твой полный,Голубые волны!Оx, медок в нем ценный,Чересчур уж пенный!Выпьешь, ничего неСкажешь, — мед хваленый!Оx, твой ужин нонеВесь пересоленый.

Итак, несмотря на ряд провалов, капризов, странных стиховых причуд, вроде четырех строк, одна за другой кончающихся одним и тем же словом,[268] несмотря на непонятность приема, на необычность этого говорка, — все-таки поэма эта маленькое событие в нашей поэзии. Она по-своему удалась Марине, — удалась этой удалью, силой, единством.

«Ремесло», однако, гораздо лучше поэмы. Там есть прямо отличные стиxи. К сожалению, надобно сказать, что темой почти всей книги являются настроения высоко белогвардейские. Правда, они очень смягчены чисто женским к ним отношением, но все-таки как-то больно видеть, как человек отрывается от родины, отрекается от Москвы — собственно, неведомо во имя чего. Конечно, революционный ригоризм наш теперь малость поостыл, и можно понять женское сердце, жалеющее расшибленную белогвардейщину. Можно вообразить себе романтику этого гиблого места, но все-таки вспоминается А.К.Толстой, когда-то тоже любивший русский стиль:

Садко, мое чадо, на кую ты статьО псе вспоминаешь сегодня,На что тебе грязного пса целовать, —На то мои дочки пригодней![269]