Он бездействовал! Узнав о петроградском восстании, он – самодержец российский, верховный главнокомандующий армии – не стал подавлять беспорядки… встал на колени перед иконой и стал молиться о своей семье и стране. Он не желал кровопролитья! Он верил не старцу. Он верил в бесконечную мудрость господнюю – той истовой верой, без сомнений, которой почти не бывает! – верой, описанной лишь в житиях православных святых. Он думал, что им позволят жить, просто жить в их любимом Ливадийском дворце, в их маленьком нежном мире, о котором мечтают все семьи и который остается для большинства недостижимой мечтой. Этот мир, – мир, которого почти не бывает! – существующий лишь в сентиментальных романах и на пасхальных открытках; мир, где муж никогда не изменяет жене, где жена на сороковом году брака влюбленно целует подушку мужа, где он, она и их дети обожают друг друга, понимая семью как единое «мы» – этот мир был у них. И только по слепой насмешке Фортуны их теплая, сотканная из уютной любви Семья, была царской.
Но он никогда не был царем: по складу души он был идеально прекрасным семьянином и добрым христианином. Потому так легко отказался от царства, чтоб сохранить их маленький мир и мир в их огромной стране. Ради Любви, ради Веры…
И беззаветной Любовью и Верой обрек оба мира на смерть?
Так сказал Отрок!
Мужчина с угасшим лицом закурил папиросу, сделал пару затяжек, сломал ее в пепельнице и тут же закурил следующую.
Все знали эту привычку. И его младшая дочь Анастасия поспешно засунула в рукав светлого летнего пальто свою крохотную любимицу – собачку кинг чарльз. Дочь Татьяна спрятала рукоделие.
Время настало.
Внезапно вагон грубо дернулся.
– Господи, благодарю тебя, – женщина истово перекрестилась.
Не зная, что тот, в кого они верили так фанатично и слепо, оставил их и не спас.
И решать, жить им или умирать, вновь пришлось той, чьей главной бедой была привычка перекладывать на себя божью ношу.
А начиналась эта история так…