Рецепты сотворения мира

Доктор ударился в воспоминания. Они встречались и позже, в конце эпохи ГБ, на борту «Михаила Лермонтова». Отважные мореплаватели, немногие избранные, вошедшие в ковчег. Вы, конечно, знаете, что Европу тогда разделяла стена. Да, я помню – соцлагерь, капстраны. Все мы страшно робели. Перед выездом нас учили делать вид, что мы не хотим джинсов, устриц, коньяка, туалетной бумаги, фирменных пластинок, видеомагнитофонов, эротических журналов, жевательной резинки, американских сигарет, продажной любви и немецкого пива. Представляете? Мы не могли хотеть даже пива. По этому поводу Галина Алексеевна цитировала стихи запрещенного поэта: ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Миновать супермаркет с гордым видом диалектического материалиста. Держать марку, что бы это ни значило. Разумеется, не у всех получалось, некоторые кидались к витринам, как дети, с цепи сорвавшись, ели глазами вещи, глазели на путан. Некоторые, многие, почти все, но только не ваша бабушка. Она прогуливалась по Пикадилли, как королева. И по Елисейским полям она шла, как будто там родилась. Галина Алексеевна рассказывала нам обо всем, что мы видели. От нее я узнал, что Елисейские поля – это Элизиум, страна мертвых душ. Очень жаль сейчас видеть нашу дорогую учительницу в таком положении. На полпути к Элизиуму. Но мы всё сделаем, чтобы ей помочь. Поднимем с кровати. Поставим на ноги. Я вежливо кивал. Еще одно пустое обещание. Да, конечно, пожалуйста, вы уж постарайтесь.

Доктора потянуло на философию. Известна ли вам, молодой человек, китайская мудрость: «Нет болезней – мало жить, есть болезни – долго жить»? Нет, такая поговорка мне не известна. Но бабушка, сколько ее помню, всегда лечилась от нескольких хронических болезней, которые атаковали ее здоровье с разных сторон, как гвардейцы кардинала. В детстве я думал о ней как о реинкарнации Д’Артаньяна. Словно мушкетер, она дня не могла прожить без стычки с врагами: диабет, гипертония, мигрень, гастрит, малокровие, подагра. Но каждый раз она выходила победителем. Се ля ви!

Лечащий тихонько рассмеялся. Се ля ви! Между прочим, неглупое сравнение, я вам скажу. Регулярные недомогания закаляют иммунную систему. В борьбе с хворями организм крепнет. С другой стороны, болезнь – это приключение. Никогда не знаешь, чем оно закончится. Даже банальное ОРЗ/ОРВ может отрикошетить на жизненно важные органы. Оборвать, так сказать, нужные ниточки. Поэтому непредсказуемости болезни мы должны противопоставить планомерность лечения. О да! В этом она знала толк. Бабушка делала это красиво. Доктор приподнял бровь. Я объяснил: домашняя аптечка Галины Алексеевны напоминала палитру жизнерадостного импрессиониста. Мане или Моне. Вы должны были видеть их картины во время круиза. Помните музей Оранжери? Это в Париже, рядом с Лувром. Если идти через Тюильри в направлении Согласия, то придете прямо ко входу в музей. Доктор улыбнулся. Почему импрессионисты? Да потому что лекарства в ее аптечке были настоящие, импортного производства, яркие и сочные. У нас таких не делают. Я уверен, что цвет таблеток имеет значение. Врач, прописывающий скучные белые пилюли, просто зануда, который не может добавить красок в жизнь пациента.

Лечащий посмотрел на часы. Как хорошо вы рассказываете! Как будто филологический дух Галины Алексеевны глаголет вашими устами. Но мне, извините, честное слово пора. Заседание. Мы часто заседаем, поэтому так редко видим наших любимых пациентов. Но у вас, кажется, все стабильно. Завтра, надеюсь, мы опять встретимся.

Он убежал, оставив меня одного. Галина была не здесь. Инка Зайцева не в счет. Вам бы такую стабильность, доктор!

Летнее солнце адски нагревало палату через окно, герметично оклеенное по периметру бумажными лентами с синей печатью и надписью от руки «утепление: октябрь 1998». Настенный календарь праздновал год Огненной крысы (1996). Время умерло раньше нас. Древний советский вентилятор гонял по комнате застойный воздух прошлого века. Пять его саперных лопаток, пять затупившихся клинков месили воздух с противным скрежетом. Они качались, как зубы страдающего цингой дракона. Галина хваталась за голову.

– Тебе дует? Выключить? – спрашивал я.

– Дима летит, – бормотала она, глядя в потолок. – За мной.

Эта сцена повторялась каждый день. Как только я запускал вентилятор, чтобы спасти нас от тепловой смерти, бабушка начинала поправлять волосы, прихорашиваясь к возвращению мужа, готовясь взойти на борт его самолета, словно первая леди. Но он все не появлялся, и ожидание вытягивало из нее последние силы. Рука свешивалась с кровати. Веки опускались. Я с тревогой слушал ее дыхание, оно было неровным, обиженным. Дима забыл про нее, развлекаясь в своем царстве бесплатного мороженого.