Реверс

Интуиция обманула. А ведь он готов был биться об заклад, что Сомов, корчивший из себя крутого мужика, не будет трусливо прятать голову в песок.

— Ваше право, — заместитель прокурора, как умел, имитировал равнодушие.

Тем не менее, попытку уговорить он предпринял. Обратился к логике и здравому смыслу.

— Невозможно установить истину, не выслушав обе стороны. Возможно, ваши доводы заставят меня изменить свою позицию.

А сам знал — не существует таких доводов в природе. Чёрного кобеля не отмоешь добела!

— Ваше молчание я могу расценить, как противодействие следствию, — монотонно продолжал Хоробрых. — Ответным ходом может быть отстранение от занимаемой должности.

Адвокат возмущенно закудахтал: «Наше конституционное право! Вы оказываете давление! Мы будем жаловаться!»

Сомов каменно молчал. Руки он сцепил в пудовый бугристый замок и водрузил на стол, костяшки побелели. Складчатый тугой загривок, напротив, налился кровью.

Щеглов утвердил на коленях кейс, синхронно щёлкнул блестящими замками.

— Просим приобщить справку о годовом документообороте УВД по городу Острогу.

Зампрокурора принял бумагу с отпечатанным на принтере текстом. Колыхнулся прибитый степлером второй листок за подписью инспектора ОДиР[298]. Число в нём стояло пятизначное.

— Все документы проходят через начальника? — Хоробрых испытующе смотрел на Сомова.

Истукан в погонах не шелохнулся, предоставляя возможность общаться суфлёру.

— Совершенно верно! Представляете, какой вал?! — Щеглов давил на эмоции.

— Получается, что начальник УВД — декоративная фигура, — хозяин кабинета продолжал апеллировать исключительно к Сомову. — Подписывает документы, не вникая в их содержание?

— Ну, вы скажете тоже! — возмутился адвокат, звонко шлёпая себя ладонью по тощей ляжке.

— А как тогда? — Хоробрых вытягивал из полковника ответ.

И тот нарушил обет молчания, молвил веско:

— Не всегда есть время вникнуть.

— Разберём пример с Овечкиным, — прокурорский обрадовался, что коготок у Сомова вязнет. — Материал — десять страниц с описью. Минуты хватит, чтоб увидеть состав преступления.

— Вы не знаете Колю Овечкина. Первый хапуга был в пожарке. Тащил всё, что плохо лежало. Стопудово, слямзил сварку и дрель!

— Наждак, — уточнил адвокат.

— Тем более. Металлолому этому двадцать лет в обед! А то, что заявление поддельное, я не знал, слово офицера. С виду нормальное. Или вы думаете, товарищ прокурор, я установку даю личному составу — жать заявки? Сами знаете, штампуем всё подряд.

«Что толку штамповать, если преступления укрываются путём незаконных отказов в возбуждении уголовных дел?» — затёртый от частого употребления довод Хоробрых попридержал.

Отметил, что позиция подозреваемого, в принципе, понятна.

«Как бы убедить дать её под запись», — раздумывал вкрадчиво.

Пока подбирал слова, Сомова понесло в другую степь:

— Надо менять подход на самом верху! Найти консенсус главному прокурору и нашему министру. А то, паны дерутся, а у хлопцев, понимаешь, чубы трещат!

— Это пустая говорильня, — выдержка изменила Хоробрых. — Каждый должен блюсти закон на своём месте. А милиция запрограммирована на укрывательство криминала во имя процента раскрываемости.

Умом Сомов понимал правоту оппонента. Возразить кабинетному щелкопёру по сути было нечего. В МВД действовали свои неписанные правила. Откажешься играть по ним, очень скоро распрощаешься с должностью. И в твоё кресло с огромным удовольствием плюхнется новый русский мент. По ноздри коррумпированный, алчный и некомпетентный самодур.

Кому от такой рокировки станет лучше? Гражданам? Сотрудникам? Государству в целом?

Заместитель прокурора для успокоения совести сделал ещё один заход:

— Если вы опасаетесь, что я искажу ваши показания, тогда изложите их собственноручно.

Сомов бровью не повёл. Дальнейшее общение виделось бесперспективным.

Хоробрых выписал подследственному повестку о явке в следующий четверг. К указанной дате он рассчитывал добыть фактуру для предметного разговора. В крайнем случае, можно будет выполнить какое-нибудь дежурное процессуальное действие. Например, избрать меру пресечения. К сожалению, допустима только подписка о невыезде. За преступление средней тяжести милицейского полковника суд не арестует. А было бы недурственно в воспитательно-профилактических целях водворить его в камеру…

Демагогию, типа: «Зачем повестка, я не давал повода усомниться в своей порядочности и т. д.» Сомов разводить не стал. Молчком расписался в корешке за получение.

— Я свободен? — судя по нерву в интонации, он куда-то спешил.

— Прошу на досуге подумать над моим предложением о сотрудничестве. Для вас это единственный шанс выйти с наименьшими потерями, — напутствие заместителю прокурора удалось.

Начмил определённо торопился. В противном случае он бы отреагировал на программное заявление Хоробрых.

Элементарную вежливость в виде «до свидания» проявил один адвокат Щеглов. Насупившиеся прокурор с милиционером словно воды в рот набрали.