Ревность волхвов

– Да бери, бери! Какие деньги, ты с ума сошла? Только я дам тебе лэп-топ завтра с утра. Сегодня у меня есть на него виды.

Разумеется: я ведь должен был написать отчет о событиях дня.

– Хорошо, – кротко молвила она. – Спасибо тебе, Ваня.

Я не спросил ее, зачем ей ноутбук, а она не сказала.

Интересно, компьютер ей действительно понадобился? Или это шаг навстречу? Повод, чтобы возобновить дружбу?

Скорее всего, и то, и другое.

Когда я вернулся в свою комнату, Саня уже спал, отвернувшись лицом к стене. Мы с ним так и не поговорили.

5 января

День начался монотонно, а закончился ужасно.

Итак, сегодня нами вплотную занялась полиция. Начались допросы. Финские правоохранительные органы наконец-то добыли себе помощника – переводчика. Нашего соотечественника.

Двое официальных лиц явились к нам в домик, едва начало светать, то есть в начале одиннадцатого утра. Давешний финский полицейский комиссар (оказалось, что его звали – он дал мне, как и всем, свою визитную карточку – Мауно Кууттанен) – и молодой парень, примерно мой ровесник. От того за версту разило родимой отчизной. Причем он не был похож на отдыхающего. Открытое, простоватое славянское лицо. Неуловимый взгляд с хитрецой. Тонкие строгие губы. Совершенно неприметный вид. Час проглядишь на него в упор – а потом через пять минут не сможешь описать.

Он скинул пуховик – под ним скрывался тщательно отутюженный костюмчик, под ним – серая водолазка. На ногах – зеркально начищенные модельные ботинки.

– Меня зовут Кирилл Боков, – представился он, – я атташе российского посольства в Хельсинки, командирован сюда, чтобы оказать правовую и иную помощь финской полиции, ведущей расследование убийства российского гражданина Вадима Сухарова.

Довольно быстро мы, все одиннадцать, снова собрались во втором коттедже. Комиссар Кууттанен описал нам, как будет проходить процедура допроса.

Вопросы задает он, Боков переводит. Чтобы не тащить нас в участок, разговаривать будут, совмещая приятное с полезным (финн так и сказал – или Боков так перевел). Они втроем – полицейский, переводчик и свидетель – станут прогуливаться здесь, неподалеку от коттеджей, по дорожкам. Финский комиссар запишет ответы на диктофон – а позже расшифрует их и отпечатает протоколы (каковые мы, разумеется, впоследствии подпишем).

Мне беседовать выпало первым – как в школе первым меня любили вызывать к доске. Фамилия Алябьев обязывает. Я перед допросом ничуть не волновался – как не боится экзаменов абитуриент, тщательно натасканный репетитором. В данном случае учителем выступила для меня Леся. Среди вопросов, что интересовали Кууттанена, не нашлось ни единого, что уже не задавала наша доморощенная сыщица.

Мы гуляли с полчаса. Кууттанен спрашивал, Боков переводил, я отвечал. А потом началось интересное. Финский комиссар выключил диктофон и куда-то, бочком-бочком, слинял. Мы остались на дорожке лицом к лицу с посольским.

– Скажите, Иван, – вдруг спросил Боков, – а как во время вашей поездки проявил себя Родион Сыромятский?

– А почему вы спрашиваете?

– Вы же с ним знакомы совсем недавно? – ушел мой собеседник от ответа.

– Да, с двадцать седьмого декабря прошлого года, – кивнул я.

– У вас хорошая память, – улыбнулся Боков. – Ну, и как вам Родион?

– Нормальный мужик, – пожал я плечами. А что еще прикажете отвечать на подобный вопрос представителю посольства с неясными полномочиями?

– Вы не замечали в его поведении каких-то странностей? Чего-то, э-э, – допросчик неопределенно повертел пальцами в воздухе, – необычного, может быть, настораживающего?

На самом деле я за Родионом заметил много необычного и даже настораживающего.

И его разговор с финном (по-фински!) в баре гостиницы в Оулу.

И его встречу с носатым мутным человеком Панайотом, которую засекла Леся (и заметил покойный Вадим).

И еще одну его встречу – с неким, как я его окрестил про себя, топ-менеджером международной корпорации – в поселке в новогоднюю ночь.

И, наконец, их совместную со Стеллой поездку в Рованиеми второго января, в день убийства. Вопрос: была ли та поездка? Во всяком случае, Стелла никуда не уезжала, находилась здесь, в баре «Гондола», уговаривала бритоголового Володю избить Вадима. Тогда спрашивается, где в то время был и чем занимался Родион?

Однако я нисколько не собирался вывалить свои подозрения первому встречному вопрошальщику, да еще из нашего посольства. Хотя вопросы дипломата про Родиона выглядели сами по себе, согласитесь, необычными и даже настораживающими.

Я как можно равнодушней заявил:

– Ничего такого я за Сыромятским не замечал. Мужик как мужик. Спокойный, немногословный. А почему вы спрашиваете?

– Есть к нему интерес, – неопределенно промолвил Боков.

– Он что, шпион?

Дипломат расхохотался. По-моему, искренне.

– Вот уж нет.

– Его подозревают в убийстве?

– Все может быть, – опять ускользнул от ответа Боков. – Ну ладно, пойдемте к господину Кууттанену, а то он нас заждался…

…Потом, когда все допросы завершились, я спросил сначала у Леси, а потом у Сани, о чем говорили с ними.