Революция 1917-го в России — как серия заговоров

27 января 1918 г. Совнарком принял декрет об учреждении бирж труда (в царской России их было всего 5, Временное правительство открыло еще — 42). Большевиками к концу июня 1918 г. их было создано — 250 плюс 91 корреспондентский пункт. Для рабочих и служащих были введены карточки, защищавшие их от инфляции и спасавшие от голода. Но главное большевики осуществили мобилизацию промышленности, сохранив ее тем самым от окончательного уничтожения.

Денег!!!

Нельзя забывать, что мы находились в состоянии войны, для которой, как известно, нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. (Ген. С. Добровольский)

[160].

После февральской революции, отмечал П. Волобуев, «буржуазия вела себя как победитель и требовала от правительства соответствующих «лавров»: не обложения налогом военных прибылей, свободы эмиссии, неограниченного права приобретения недвижимости, облегчения порядка получения иностранной валюты»[161]. И Временное правительство последовательно снимало все «недемократические» ограничения с рынка. Так, оно отменило политику царского правительства, направленную на ограничение спекуляции, что привело к резкому росту инфляции. Буржуазия выступила против попыток Временного правительства провести принудительный заем в своей среде, а сама, как и во время революции 1905 г., стала интенсивно выводить деньги за границу. «Бегство капиталов» служило для банков предметом валютных спекуляций и игры на понижение курса рубля.

«Темпы эмиссии за восемь месяцев работы Временного правительства оказались в 4 раза выше, чем при самодержавии»[162].

Покупательная способность рубля, составлявшая накануне Февральской революции на внутреннем рынке 27 коп., понизилась к октябрю до 6–7 коп.[163]

Количество бумажных денег по сравнению с началом войны увеличилось к 1 ноября 1917 г. в 12 раз[164]. Денежная система России практически рассыпалась и над страной нависла угроза финансового краха.

Диаграмма № 5. Эмиссия кредитных билетов царским и Временным правительствами (в млн. руб.)[165]

Деньги обесценивались, и страна переходила к натуральному товарообмену. Обещание Временного правительства облегчить бремя налогов «более справедливым распределением их»[166] не выполнялось. Повышение уровня налогообложения капиталистов всячески оттягивалось, а введение в действие принятых 12 июня 1917 г. под угрозой народного выступления трех знаменитых налоговых законов (о единовременном налоге на доходы, о повышении ставок обложения по подоходному налогу и налоге на сверхприбыль) под мощным давлением буржуазных кругов было приостановлено[167]. После этого население практически перестало платить налоги вообще. В результате даже военные расходы правительства стали покрываться почти на 80 % за счет денежной эмиссии. Остальная часть военных расходов в основном покрывалась поступлениями от военных займов[168]

.

«Четыре сменявшихся один за другим министра финансов не могли ничего сделать, чтобы вывести страну из финансового тупика, — отмечал Деникин, — Ибо для этого нужно было или пробуждение чувства государственности в народной массе, или такая мудрая и сильная власть, которая нанесла бы сокрушительный удар гибельным, безгосударственным, эгоистичным стремлениям и той части буржуазии, которая строила свое благополучие на войне, разорении и крови народной, и той демократии, которая, по выражению Шингарева, «с такой суровостью, устами своих представителей в Государственной Думе, осуждала тот самый яд бумажных денег, который теперь полными чашами стала пить сама, — в момент, когда явилась почти хозяином своей судьбы»[169].

Редкое единодушие объединяло в оценке причин и последствий развала финансовой системы страны таких непримиримых противников, как Шингарев, Деникин и Ленин. Последний, выражая общее мнение отмечал: «Все признают, что выпуск бумажных денег является худшим видом принудительного займа, что он ухудшает положение сильнее всего именно рабочих, беднейшей части населения, что он является главным злом финансовой неурядицы. И именно к этой мере прибегает поддерживаемое эсерами и меньшевиками правительство Керенского»[170]. Это утверждение можно принять за происки коммунистической пропаганды. Но классик рыночной экономики Дж. Кейнс по сути говорил то же самое.