Революция 1917 года глазами современников. Том 2 (Июнь-сентябрь)

Все новое, иное, диаметрально противоположное. Но слышится старина. И по-старому получился порочный круг: правительство зависит от советов, советы на поводу у большевиков, а большевики на поводу... У кого?

Дворянский большевизм Маркова начал в пятом году с коленопреклонений перед Вильгельмом и уперся в мясоедовщину, штюрмеровщину, булацеливщину. Плебейский большевизм Ленина свои «революционные» похождения начал путешествием через Германию в запломбированном вагоне, а к началу июня уперся в скандальные разоблачения по делу Роберта Гримма, который приехал в Россию из Швейцарии якобы для «идейной пропаганды» циммервальдизма, а затем оказался уличенным в исполнении поручений германского правительства.

История Роберта Гримма была грозным предостережением. Но она не остановила и не послужила уроком. Петроградский Совет отмолчался от этой неприятности. Правительство выслало Р. Гримма, но не углублялось в исследование корней и нитей. Совет не прекращал, следуя за большевизмом, покушений на диктатуру. Правительство отбивалось, но не давало решительного отпора. Безудержная демагогия большевиков и близких к ним элементов из других партийных групп разжигала настроение темных элементов. Не имея сколько-нибудь твердой опоры вне советов, шедших на поводу у тех же большевиков, правительство было бессильно принять меры против болезни, поражающей государство. Приходилось ограничиваться более или менее платонической словесной «борьбой» против отдельных симптомов болезни -кронштадтских, царицынских, одесских и многих других вспышек.

Некоторое время могло казаться, что болезнь не идет далеко вглубь, не приняла общего характера, захватила лишь отдельные участки, например Финляндию, подпавшую под влияние партий, желающих отложиться от России и поддержанных большевиками резолюцией, Малороссию, увлекаемую аналогичными партиями на тот же путь отложения... Но в начале июля бунтарские вспышки сразу, как по команде, охватили Петербург, Н.-Новгород, Иваново-Вознесенск, Киев, Брянск, целый ряд других центров тыла и значительные участки фронта. На фронте целые полки и даже дивизии бросили позиции и двинулись куда-то на восток - по домам. Неприятель оказался достаточно подготовленным к тому, чтобы использовать этот момент. Бунтарский уход отдельных частей превратился в паническое бегство. Бегущие солдаты бросились грабить ближайший тыл. Другие помогали неприятелю разгромить сопротивляющиеся ему полки, дивизии и корпуса - объясняли расположение русских войск, указывали, где скрыты батареи, где находились склады снарядов... Юго-Западный фронт подвергся общей катастрофе. Попытка парировать этот удар наступлением на западном и северо-западном фронтах разбита тем же бунтарством. Официальные сообщения Ставки и прошедшие через военную цензуру сведения отдельных лиц и частей не оставляют места для иллюзии. Местами было хуже, чем отказ выполнить распоряжения. Верные долгу батальоны и полки шли в атаку и гибли не только потому, что им не оказывал поддержки резерв, - кое-где бывало так, что стоящие в резерве «солдаты революционной армии» помогали неприятелю расстреливать своих сограждан, идущих в наступление.

С легкой руки А.Ф. Керенского газеты с весны треплют выражение «взбунтовавшиеся рабы». Прилагались эти слова и к июльским катастрофическим событиям. Действительность, разумеется, гораздо сложнее. Нельзя сказать, что на фронте безумствовали рабы. Там были, между прочим, правда, очень малограмотные, правда, очень простодушные, правда, страшно обманутые, но все-таки граждане. Их уверили, что таким способом можно прекратить войну - они уйдут, а немцы против свободной России не пойдут, пролетариат немецкий не позволит против революции идти; стало быть, сам собою установится мир... Не только «рабы» бунтовали и в тылу. Здесь также всякий народ попал в число мятежников. Не упустила случая «примкнуть к движению» уголовная публика. Примкнули остатки черной сотни, со своими обычными призывами бить евреев. В Петербурге 4 июля среди приехавших кронштадтских «большевиков» были мирные, в сущности, обыватели с женами и детьми: они полагали, что будут резать «буржуев», от буржуев останутся квартиры, -почему же в какой-либо из этих квартир не поселиться бедному человеку с семейством? Разная публика была. Но были и люди, увлеченные желанием если не уничтожить, то покорить каких-то врагов народа, затягивающих ненужную войну, мешающих заключить мир, препятствующих установлению действительной свободы, переходу власти из рук «буржуев» в руки народа... В бунтарстве было смутное подобие борьбы за какую-то идею, хотя и шалую, подсказанную либо провокаторами, либо безумцами.